Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [38]

Я ходила босиком. Надеть на ноги было нечего. По сравнению с холодом, голодом это не беда. Мне объяснила молоденькая красивая кудрявая медсестра, что это настоящее закаливание.

Там у меня появилась первая подружка – Галя Свяжина из села Усениновское. Мы прыгали на веревочке, тут она сняла свои старые сандалии (они были ей малы) со смятыми запятниками и дала мне их примерить. Восторг охватил меня. Они мне были в самый раз, снимать их уже не хотелось. Галя заметила это и часто давала их поносить, а когда пришло время расставаться, протянула их мне:

– Возьми на память.

– А ты в чем поедешь?

– Босиком. За нами приехали на телеге.

Спустя десятки лет, когда работала она в нашем селе воспитателем в детском саду, я узнала, что она из многодетной семьи. Наверняка было кому донашивать те сандалии.

Единственный раз справила мне мама новые тряпичные туфли, и тоже на вырост, но они остались навечно на дне глубокого оврага. Этот длинный овраг брал начало в реке. В него каждый год заходила вода. Тянулся он за деревней. За ним простирались фермы и поля, попасть к ним можно было только через единственный переход. Для всех селян овраг представлял собой реальную полосу препятствий.

Дело было весной. Вода только-только покинула овраг, оставив глубокую тину после себя. Я знала, что мама ушла в ночь сеять пшеницу, и, как на грех, в поле за оврагом. Когда ночью, проснувшись от холода, я не могла долго уснуть, то немедля решила разыскать маму в поле. Конечно же по глупости и детской наивности я пошла в темень напрямик через овраг, а не через переход. В самой средине я увязла в нем так, что с каждым шагом погружалась в тину все глубже и глубже. Тут я почуяла свою погибель. Я кричала, звала, а ветер уносил мои звуки, и, только когда комбайн подошел ближе к оврагу, мама услышала мой голос. Меня вытащила, а башмаки остались в нем навечно. Помню, как плакала она надо мной и называла «бесстрашной».

Пришел срок, и закончилось мое выздоровление. Я вернулась в свой темный низ. В первую очередь похвасталась сандалиями, спела все песни и обрадовала маму своим развитием.

– А мячик мой не потеряла?

– Я носила его всегда в кармашке, а на ночь клала под подушку.

– Вот и молодец. Береги мой труд. А на другой год пойдешь оздоравливаться?

Я подумала и сказала:

– Пойду, но мне было тоскливо без тебя. Я даже плакала иногда ночами, так хотела побегать с тобой по полям.

– Таня, вольному воля дороже всего.

Она обняла и, как всегда, поцеловала меня в голову.

Глава 14. Желанный хлеб

Зимой мы, ребятишки, часто забегали на мельницу посмотреть, как два больших каменных жернова перетирали зерно в теплую муку. Во всей деревне голод, однако горсточкой муки никто на мельнице не разживется. Жалко ребятишек, но даже тайком мельник не сыпнет мучки в карман или ладонь. Такие были времена.

Еще у нас возникал интерес к машинному отделению, где создавалась тяга для вращения каменных жерновов. Туда нас вовсе не пускали, поэтому приходилось заглядывать в него украдкой.

Наконец моя мечта сбылась: маму вместе с Варварой Епифановной назначили на всю зиму работать в машинное отделение и быть в подчинении у Виктора, неприглядного рыжего мужика. (Тетя Варя была женой двоюродного брата мамы Петра, не вернувшегося с войны.) Мама с тетей Варей должны были заготовлять дрова для этой машины. Дрова были навалены в большие кучи возле мельницы. Как сейчас помню, сразу после школы с книжками и тетрадками я пошагала по деревне к заветной цели. Стояла ранняя зима. Мороз был некрепкий, но реку уже сковал. От легкого мороза и плохой одежонки я прибавляла шаг. У мельницы раздавался звук ручной пилы. Это трудились мама с тетей Варей. Улыбаясь, я подбежала к ним, завидев меня издали, женщины разом воскликнули:

– Как хорошо, Танюшка, что ты подбежала! В самый раз, не опоздала. Садись на козлы верхом, да держи руками тещу, прижимай ее к козлам, чтоб легче пилить, а то прыгает туда-сюда, замучились совсем.

Вскоре от неподвижности я стала замерзать, руки без рукавичек побагровели, ноги без носков закоченели. Хоть мама была «на все руки мастер», так говорили про нее, но если нет шерсти, то ничего не свяжешь. Вместо носков мотала я на ноги ветошь, руки втягивала в длинные рукава чужого пальтишка. Когда же, с горем пополам, связала мне мама единственные за все детство варежки, то их в тот же день украли в школе. В мороз ничего не оставалось делать, как искать тепло. Вот и сейчас отправилась я греться в машинное отделение.

Черная машина из прочной стали стояла прямо на земле и пыхтела, фыркала, шипела. От нее шел нестерпимый жар. Женщины таскали тонкие напиленные дрова и беспрестанно подбрасывали их в топку, а перед тем, как подбросить, промешивали в топке угли тяжелой, длинной металлической клюкой. С комля дрова были толстые, их женщинам приходилось колоть тяжелыми топорами. Машина жрала дрова так быстро, что женщины едва-едва успевали их подтаскивать. Виктор сидел поодаль от своей подопечной на маленькой скамеечке и курил. Иногда он подходил к круглому прибору, который возвышался над машиной рядом с паропроводом, и вглядывался в него, а если надо, подавал команду: