Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [35]

Я, как всегда, успокаивала ее, пускала в ход свои фантазии и просила прощения.

– Ладно, пройдет, на ж…е не репу сеять. Опосля умнее будешь, – сдалась она. – Как все заживет, со мной в луга побежишь. Одну оставлять тебя опасно.

Книжки были спасением и упоением от томительного однообразия пастушеской жизни. Как обычно, еще с вечера мы договаривались, где мне искать маму на другой день. Еще издали я замечала, как одни телята разлеглись отдыхать под увалами, другие мирно и лениво ходили и жевали сочную траву в тальнике. Тальник создавал для них прохладную тень. Низко склонился к земле зеленый ряд ив под увалом. Место было знакомое до каждого кустика и бугорочка. За тальником протоптанная пастухами дорожка уверенно шагала в березовый лес. Мама сидела на траве. Рядом лежала гибкая вица.

Лежа в траве, всегда ощущаешь радость от жизни. Но лежать приходилось не часто. Чаще надо было бегать, а тут уж не раз завалишься между кочками. Мне было до слез жаль маму, когда она падала.

– Не бегай так быстро, ушибешься, я боюсь, когда ты падаешь, мама!

– Нам нельзя на хлебное поле скот пускать, Таня. Как обнаружат – трудодень снимут. За день ничё не заробишь тогда. Хлеба наши надо беречь. Хлеб – всему голова, – потирала она ушибленное место. – Запомни, Таня, кто много ходит, тот много и падат. Худо только, что ноги к вечеру такие станут, что отсеки да брось.

За годы скитаний со стадами разных колхозных животных я хорошо изучила повадки их и вкусы. Самыми отвратительными в пастушеском деле были свиньи. Их невозможно удержать в стаде, одни из них ползут тихо, незаметно кто куда, другие зарываются в грязь и тину, нежатся там, похрюкивают от удовольствия, третьи бегут во весь дух на все четыре стороны в поисках наслаждений. Окрик пастуха для них ничего не значил. Пытаться выманить их из лужи бесполезно. Больше одного лета свиней не выдерживал ни один бывалый пастух. За весь день ни на минуту не присядешь. Мама приползала домой еле-еле, уляпанная в грязи даже при солнечной погоде.

– Вот уж я точно знаю, почему самых худых людей свиньями зовут.

Я уже писала о пастухах, что это особая порода людей. На удивление они были осторожны, отличались зорким глазом, слухом к шорохам, знанием всей местности. Пастухи прекрасно ладили друг с другом, умели вести неторопливые беседы о жизни. Во время коротких передышек я читала и комментировала им сказки Пушкина. Они слушали, как дети, вели себя просто, даже наивно. Без часов безошибочно определяли время, по приметам предсказывали погоду. Без этих качеств в их деле не обойтись. Они жили своими маленькими заботами в ладу с природой. Самым опасным в их деле была гроза. Она собиралась чаще после полудня в безветренный, знойный день. Я вспоминаю сейчас одну такую непрошеную гостью.

К вечеру воздух стоял неподвижен. Небо синело и постепенно становилось темно-фиолетовым. Природа замирала. Прибрежный камыш озерка на поскотине переставал шуметь, вдалеке погромыхивало.

– Вот ведь как заводит гроза, издалека. Собирай, Лизуха, телят, а то не успеешь. Сухая гроза опаснее. Сразу дождя не даст, пока делов не наделат, – предупредил маму шишкинский пастух. – Я тоже со стадом буду к дому пробираться.

Пока мы собирали телят, выгоняя их на поляну, небо уже со всех сторон чертили зигзаги молний. Гром издавал оглушительный треск. Мама приседала от испуга и молилась.

– Вот так верескнет рядом, и с душой расстанешься.

Телята, почуя неладное, сбивались в кучу, а мама просила у Бога ветра и дождя. Вдруг ярко вспыхнула молния прямо перед нами. Потом со всей силой ударил гром, и мне показалось, что небо все разом обрушилось на нас. До дождя домой мы не успели.

– Давай спрячемся под ту ветвистую березу до дождя, мама!

– Нет, как при мне одинова расщепало молнией дерево, я под ними не прятаюсь и тебе не велю. Будем сидеть на открытом месте, да подальше друг от дружки. Это безопаснее.

Мы сидим с мамой на этой огромной поскотине на расстоянии друг от друга. Кажется, мы были одни в целом свете. Сначала дождь, приплясывая, прибивал дорожную пыль, потом капли стали крупнее, и наконец дождь хлынул с небес сплошным потоком. Мы вымокли под проливным дождем до нитки. Одежда прилипла к телу. Пришлось раздеться, отжать воду, протереть друг друга и идти к стаду. Мы погнали его к самому берегу Туры. Вода в реке молчит после грозы, блестит в своем серебряном покое. В ее зеркальной глади отражается силуэт прибрежных кустов. Подул легкий ветерок, поднимая рябь на воде, закуковала кукушка. Две великолепные в своей красоте радуги опрокинулись через всю поскотину. Все кругом было умыто и свежо. Краса белоствольных берез за рекой обворожила наши заветные места. Откуда-то мирно выплыла лодка с рыбаком.

– Видишь, Таня, как освежила летняя гроза нашу сторонку. Век бы любовалась, да телят надо гнать на ферму. Завтра будет новый день – вот и наглядимся.

Никогда не перестану я любоваться красотой деревенского пейзажа. В далеком детстве зачаровывала меня красота леса, особенно в тихие дни. Лес стоял молча, как бы онемел, завороженный собственной красотой, только листья осины шептали о своем. В ветер лес шумел, скрипел, срывал с себя листья, разносил их по ветру и разбрасывал как попало.