Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [34]

Скоро наступят весенние каникулы, будет время наблюдать жизнь, природу. Деревья, кусты быстро накроются свежим зеленоватым пушком, мирно повторяя ход вечного времени. Береза первая выбросит лист, после потяжелеет от него и начнет класть земные поклоны. Первыми прилетят грачи и важно начнут расхаживать по черной земле, маскируя свою жизнь. Для всех деревенских жителей есть события и приметы особой важности. Любому селянину надо знать, какой будет весна: ранней или поздней, выйдет ли Тура из берегов, надолго ли затопит луга, какая вырастет трава? Мы, ребятишки, любим первую мягкую траву: она ласкает и щекочет наши ноги.

Вскоре мама вновь ушла «на свою заимку» с гибкой ивовой вицей на плече. Сейчас, уходя на целый день к стаду, она давала мне задания потруднее: выскоблить пол в нашем низу, вымести голиком ограду, постирать белье. И строго-настрого наказывала не ходить на паром, не купаться в реке. Сначала ее уговоры работали, но запретный плод сладок. В один из погожих дней все белье было завязано мною в кузовок из платка. На взвозу, заваленном щепами, опилом, берестой, древесной корой, сеном, я быстро зашла на паром и устроилась не где-нибудь, а в верхней его части перед приплёстком[13]. Рядом со мной мыла половики Анна Ивановна, худая немногословная женщина с натруженными руками. Муж ее работал много лет колхозным бригадиром, его все ласково называли Митюня за доброту и неторопливость. Их в деревне уважали. Было тепло. Вода в реке, подгоняемая ветром, текла быстро. Я загляделась: Тура качала своей волной, дразнила и манила мой взгляд вдаль.

– Ты не одурела ли? Уйди отсюда, пока не пала, вон на нижний приплесток. Ненароком кувыркнешься, чё я тогда стану делать? – заворчала на меня Митюнина Анна. Так звали ее в деревне.

То ли от ее внезапного крика, или на мое всегдашнее голодное состояние подействовала быстро убегающая волна, но голова закружилась, я упала и вместе с приплестком начала погружаться в воду. Хорошо, что Анна Ивановна молниеносно схватила меня за шиворот, как кутенка, и закричала:

– Ладно, что увидела, а то бы живо утянуло под паром, и «ключ ко дну». Не я ли тебя гнала, поперешную? Убирайся в ров, там мелко!

Как не права мама, думала я, что внушает мне ежедневно даже не подходить к реке, но зависть брала меня, когда взрослые парни переплывали через реку, быстро рассекая руками бегущую волну, когда гибкие их тела стремительно погружались в блестящую зеркальную гладь реки или ныряли с высокой перекладины парома, на которой крепился металлический трос. Позднее я поняла, что, наоборот, мне, живя на реке, надо обязательно научиться хорошо плавать и нырять, как взрослые парни. Только делать это надо втихаря, чтоб мама не узнала. Не стану ее волновать.

Желанная цель была достигнута. Так и не увидела ни разу она, как ловко я ныряла вниз головой, как переплывала Туру в самом широком месте, не выходя на другой берег. Постепенно река входила в мою жизнь. Природа, несомненно, влияет на внутренний мир человека. Как сейчас мне видится, люди, которые выросли и живут на реке, более романтичны и изобретательны, склонны к философским раздумьям и поэтически настроены. Они неторопливы и основательны, осторожны и ловки.

Наступили летние каникулы. Все полегче. Летом всегда можно отыскать хоть какое-то пропитание. Подружка Алька узнала, что на заброшенном пустыре растет конопля, из нее поленом можно выколотить вкусные семечки; она позвала меня с собой. Мы быстро рвали и делили длинные стебли поровну. Деревянная дощатая стайка[14] для коровы, на которую я забралась с поленом и коноплей, стояла посреди ограды. Есть нестерпимо хотелось. Колотила со всей силы и уже добыла горсточку маленьких сереньких семечек, но при очередном ударе полетела вместе с поленом, доской и коноплей в стайку. От дождей, снега и непогоды доски ее давно прогнили. Подружки сбежались и нашли меня в самом центре утренней, болотного цвета коровьей лепешки. Возможно, она и спасла меня от травмы. «Парашютистку» подняли и повели к колодцу обихаживать. Подружки хохотали надо мной:

– Ловко ты угодила. Тепло и мягко, как на перине сидела.

Коноплю, по случаю голода, выдрали мы всю с корнем.

Больше она у нас не росла.

В летний день ничего не заменит деревенскую улицу, луг, реку. Здесь игры, веселье, смех. В игре и про голод забываешь. На большой поляне мы всегда играли в лапту. Как-то раз я проспала, а стало быть, не успела сказать заветные слова:

Матки, матки, чей допрос?

Капитан или матрос?

Мне ничего не оставалось делать, как сесть в стороне и наблюдать за игрой. Меня охотно брали в игру ученики постарше.

– Цыпушка такая маленькая и вертлявая, в нее не попадешь.

От восторга, что кого-то «засалили», я подпрыгнула и села со всего маху на тонкое стекло от керосиновой лампы. Кровь хлынула ручьем «из пятой точки». Игроки обступили и ахнули, но никто не решался вынимать стекло. Болельщицу понесли на руках в больницу. Я приковыляла домой с перебинтованной ягодицей. Пришлось исповедоваться перед мамой. Она заплакала, приговаривая:

– Богтебя дал Христовую, да, видно, не облизал. Колхоз страданий дает столько, что на возу не увезешь, а тут ты «не спросишься, а бросишься», куда не надо. Ты у меня – «один, да с овин».