Жернова. 1918–1953. Клетка - [53]

Гоглидзе шел уверенно: в спешке бегущие оставляли слишком явные следы и на мху, и на земле, и на ветвях кустов и деревьев, и даже на осыпях. Лишь среди камней не сразу эти следы отыскивались, но, потеряв их, Гоглидзе носился взад-вперед, как та гончая, и следы вскоре находил. И он бы догнал Плошкина, если бы не пожар.

Гоглидзе в растерянности оглядывался по сторонам. Надо было уходить. Но куда? До этого их ориентиром была далекая вершина какой-то горы, поначалу словно бы покрытая белой барашковой шапкой. Гора день ото дня становилась выше, и день ото дня снег на ней убывал. Теперь он лежал лишь острыми полосами, то синими, то фиолетовыми, то розовыми — в зависимости от положения солнца, и полосы эти, спадая с вершины, напоминали паука, вцепившегося во что-то большое и черное.

Где-то у этой горы протекала река, двигаясь по ней, можно добраться до другой реки, а вдоль нее вверх по течению до озера Байкал, переплыв которое, беглец обретает свободу.

Так пелось в русской песне. Песню эту Гоглидзе слышал еще в молодости: ее пели в Кутаиси русские инженеры и чиновники, строившие железную дорогу. Хорошо пели, душевно, словно сами когда-то переплывали Байкал в омулевой бочке.

Ветер дул с северо-запада, и Гоглидзе пошел навстречу ветру, зная, что пожар встреч ветру не попрет, следовательно, стоит лишь обогнуть пожар и можно снова двинуться в сторону безымянной горы.

Вскоре Гоглидзе поднялся на вершину хребта. Отсюда горящий лес виден хорошо, и видно, как огонь стремительно поднимается вверх по склону, разбегаясь по сторонам. Из-под горы тянуло таким крепким чадом, что Гоглидзе пришлось несколько отступить назад.

Не вызывало сомнения, что лес запалил Плошкин с парнями: о том, что это можно сделать, говорилось не раз, но бригадир все откладывал и откладывал поджог на самый крайний случай. Значит, крайний случай наступил. Что ж, может, оно и к лучшему.

Идти по хребту, то падающему вниз, то поднимающемуся вверх, было трудно: каменистые осыпи перемежались цепкими зарослями кедровника или какого-то колючего кустарника, похожего на шиповник, но с мелкими розовыми цветами. Продравшись сквозь очередные заросли, Гоглидзе часто оказывался на краю скального уступа, и приходилось снова лезть в заросли, обходя пропасть. И все это время чадный жар горящего леса каким-то непонятным образом преследовал беглеца, хотя ветер дул ему в лицо.

Где-то к полудню Гоглидзе вышел на старые гари и решил, что теперь можно перевалить через хребет и начать спуск. Но для большей уверенности он поднялся на вершину сопки, где не рос даже кедровник, лишь сизый мох покрывал черные скалы. Оттуда он оглядел открывшееся перед ним вздыбленное пространство.

Да, пожар остался слева, дым указывал на то, что там, за выпирающим брюхом сопки, горит тайга. Однако огонь уже подбирался к этому брюху, среди деревьев иногда мелькали красноватые языки пламени, но вершину сопки пожар вряд ли преодолеет, до кедровника не доберется, задохнувшись в собственном дыму.

Сюда, где стоял Гоглидзе, огонь тем более добраться не может, потому что здесь нечему гореть, а черная гарь бывшего пожарища тянулась не только по северной, но и по южной стороне хребта, перекидывалась через седловину, спускалась вниз, в ущелье, и поднималась до вершины следующего хребта: видать, тому пожару сопутствовал сильный ветер, пламя и искры несло на десятки и сотни метров через седловину, через плеши лужаек, через скалы и осыпи. Вот по этой гари и следует идти.

Гоглидзе поправил на спине туес, собираясь начать спуск, и в это время мимо его головы что-то вжикнуло, и тут же гулко и раскатисто по скалам прокатился звук выстрела.

Странно, но Гоглидзе даже не испугался. Повернувшись на выстрел, он долго вглядывался в бугристый скат сопки, но никого не увидел. Стреляли в него — сомнений не было, промахнулись, вот-вот выстрелят еще, надо бы уходить, а он никак не мог сдвинуться с места, ему почему-то дозарезу надо было увидеть тех, кто в него стрелял. Однако сопки молчали, лишь ветер гудел в ушах, стараясь сорвать шапку.

Пожав плечами, Гоглидзе произнес презрительно:

— Стрелять и то не могут. — И сплюнул. Потом медленно повернулся спиной к людям, притаившимся где-то среди камней и кустов, и стал спускаться вниз.

Ему казалось, что он делает это медленно, чтобы те видели, как он их презирает, но стоило ему сделать всего два шага, как скала загородила от него северный скат сопки и скрыла от преследователей.

Глава 28

— Однако, маленько плохо стреляй, — деликатно заметил Игарка. — Маленько высоко бери. — И покачал головой.

Кривоносов передернул затвор карабина, видя, что человек на вершине скалы не трогается с места, но Игарка положил руку ему на плечо, и рука у него оказалась цепкой, как лапа беркута.

— Не надо стреляй. Каторга ходи вниз, мы ходи вверх, каторга дальше ходи нету. Мы бери каторга, говори. Много стреляй — шибко плохо.

Кривоносов с Игаркой стояли среди зарослей кедровника метрах в четырехстах от черной скалы, ровным отвесным уступом обрывающейся вниз, в седловину. На этой скале отчетливо виднелась на фоне неба черная человеческая фигурка. Еще несколько мгновений — и скала опустела.