Любовь Виктора росла не по дням, а по часам. Каждый вечер он сидел у нас. Я опасалась его, меня пугали его подношения, была уверена, что он имеет какое-то отношение к магазину или складу и там это все крадет. Снял с меня опасения Трифон:
— Сватается к тебе Виктор. Неужели такая пробка, что сама этого не видишь?
— Да, именно пробка, представь себе, ни сном ни духом такого не предполагала. Томке, пожалуйста, не говори. Не втягивай ее в эту ерунду. — Я боялась Томкиного смеха и того, что она кому-нибудь об этом расскажет.
— А что тебе девка? Она сама скоро вырастет, жениха себе найдет. Думаешь, ты ей очень нужна тогда будешь? У тебя ведь даже рубля не прикоплено. И в няньки ты ей не сгодишься — работаешь.
Он нес неизвестно что.
— Ты соображаешь, о чем говоришь?
— Не пара, значит, он тебе?
— При чем здесь «пара»? Это вообще дикость. Даже в деревнях давно уже так не женятся.
— Много ты про деревню знаешь! Это молодые так не женятся, а перестарки только так.
Вот и дождалась: перестарок. Все правильно. Но не надо с ним спорить: чем больше слов, тем глубже увязнешь, а его переучивать поздно.
Я решила поговорить с Виктором, но не так-то оказалось это просто. Он глядел на меня разнеженными глазами, и весь его вид говорил: ты ведь совсем по-другому думаешь, это тебе, как женщине, положено таким вот образом набивать себе цену. Наконец и Томка поняла, зачем он приходит.
— Мамочка, только не умри от смеха, но этот Виктор влюбился в тебя.
И очень удивилась моему печальному ответу:
— В том-то и дело, что не влюбился. Просто решил жениться.
— На тебе?! — Глаза у Томки вспыхнули, как у рыси. — Весь мир сошел с ума. Ты хоть замечаешь это?
— Мир в порядке, — сказала я ей, — а вот ты о чем хлопочешь? Где это ты вычитала, что бабушке замуж выходить поздно, Трифону вообще нельзя, а мне — это уж лучше пойти и утопиться?
— Ну, мама… — Томке нечего было сказать, в таких случаях появлялось это капризное «ну, мама».
В дверях кухни появился Трифон. Кажется, слышал наш разговор.
— Ты, когда с матерью разговариваешь, — сказал Томке, — слова считай. Мать десять слов сказала, значит, тебе можно сказать одно. А ты, — обратился он ко мне, — если добра себе не желаешь, если хочешь продолжать жить, как верблюд, то и продолжай. А Виктор себе жену найдет. Ты на его счет будь спокойна.
И он действительно вскоре нашел. И, что поначалу очень смущало меня, в нашем подъезде. Трифон с прискорбием мне доложил:
— Хорошая женщина, работает на фабрике, имеет сынка и мать-старуху. Теперь все будут сыты, одеты и обуты.
Свадьбу сыграли в декабре. Трифон был приглашен. Отнес в подарок уцененный подсвечник. А перед Новым годом он от нас уехал. В один час, будто пронзило его какое-то воспоминание, забеспокоился, засобирался, попросил меня составить телеграмму и назавтра утром уехал.
Утро было метельное, ветром поднимало сыпучий снег, мы вышли из такси, и я вдруг увидела, как стар Трифон, как он плохо по такой поре одет, и еще подумалось, что, наверное, я его никогда уже больше не увижу. Трифон почувствовал мои мысли и, когда мы вошли в здание вокзала, сказал:
— Приеду и помру, а ты уж тогда не поминай меня лихом.
— Ну что ты за человек, Трифон, — рассердилась я, — разве можно так говорить?
— Можно. А что я за человек, это, когда умру, узнаешь.
Потом уже, когда вошли в вагон, поймав мой взгляд, вдруг сказал:
— Твоя мать зря на меня зло держит. Не мог я ей тогда помочь. Заарестовали меня. Твой отец Мишка приехал и заарестовал. Мельница у меня была. Вот за эту мельницу и повез он меня в кутузку.
— Мой отец тебя арестовал?
— Твой отец — еще бы ничего. Брат мой меньшой меня заарестовал. Не могли, поганцы, другого кого послать для такого дела.
Я не знала, что сказать, и спросила:
— А потом тебя выпустили?
— Потом выпустили. Как Михаила убили, меня вроде как за него помиловали. Решили: очень им там будет весело вдвоем, на том свете.
— А кто его убил, Трифон? Как он погиб?
— Э, девка, кто же это теперь тебе скажет. Враги убили. Кто ж еще убивает…
Перед отходом поезда он пожал мне руку и сказал:
— Зря ты от Виктора отвернулась. Я тебе его по всей Москве искал.
Что Трифон умер, я узнала из маминого письма. Он умер вскоре, как вернулся к себе. Мама писала, что остались у него деньги на книжке, но завещание было оформлено неправильно, прямых наследников не оказалось и деньги отошли государству. Томка прочитала письмо и так плакала, так рыдала: «Помнишь, какой он был? Старенький, слабенький, а мы считали: ну и что, что старенький…» Во дворе Трифона знали многие, но о том, что он умер, я сказала только Виктору. Встретила его возле магазина и сказала:
— Письмо получила. Умер Трифон.
Виктор остановился, как запнулся, поднял тяжелую сумку с продуктами и прижал ее к груди.
— Сколько же ему было?
Я смутилась: сколько же было Трифону? Но ответ нашелся:
— Да за восемьдесят. Отец у меня девятьсот четвертого, а Трифон — старшой.
