Он уже не ходил в Измайловский парк, и грибы в лесу кончились. Но где-то иногда пропадал днями, являлся поздно, готов был разговаривать со мной до утра, но только не о том, где был, что делал. Пенсионные дела, из-за которых он пожаловал в столицу, его уже не интересовали.
— Я свою пенсию на книжку складываю, она мне туда сама идет, а потом, как помру, вся родня меня и вспомнит. Всем по завещанию выделю. А теперь, поскольку у меня на книжке денег много, мне каждый рад. Так человек устроен: старого только тогда любят, когда у него деньги есть.
Это было что-то новенькое. Выходило, что и мы с Томкой рады были ему, рассчитывали на наследство. Но деньги у Трифона были и наличные. Где же он их брал? Не спекулировал же своими кацавейками.
— Трифон, если пенсия на книжку идет, откуда же тогда у тебя деньги? Ты ведь и на транспорте разъезжаешь, туфли вон себе купил, посылки домой шлешь.
Трифон поглядел на меня подозрительно: счет ведешь?
— Так я же зарабатываю, — ответил он все с тем же недоверием на лице, — и дома, и здесь у вас работаю и зарабатываю.
— Где же ты работаешь? — Я понятия не имела, где мог заработать старый деревенский человек в большом городе.
— А где понадоблюсь, — ответил Трифон, — там и работаю. Вот хочешь, на твоих глазах в магазин твой подойду и заработаю рупь?
«Мой» магазин был гастрономом с вечной вывеской: «Нужны продавцы, кассир, грузчики».
— И ты таскаешь тяжести? Трифон, ты им там таскаешь мешки и ящики?
Трифон покачал головой: нет.
— Я им как сторож. Чтобы сами у себя ничего не украли.
Это было что-то очень сложное, я потребовала объяснения. Трифон не хотел рассказывать, я не отставала, и он, на вздохах, явно против своего желания, рассказал:
— Не все надо в жизни знать. Есть такое, чем меньше знаешь, тем лучше живется. Вот пришла машина с продуктами. Разгрузить ее — полдела. Надо еще, чтобы все из машины в магазин попало. Ну и стоит заведующий, смотрит. А как его куда вызовут, да и мало ли у него делов. Тут и счастье, когда под рукой подходящий человек.
— И ты им для этого подходишь? Воры с тобой считаются?
— Я медаль свою на грудь вешаю, они меня боятся. А беру с них дешево — рупь.
Он оглушил меня, никогда не думала, что старый мой дядя найдет себе такой заработок.
— Трифон, неужели в каждом магазине можно рубль заработать?
— Про все магазины не скажу. Их вон сколько, я в каждый двор не заглядывал.
А дома у нас ситуация поменялась. Сейчас я задавала вопросы, когда он уедет и уедет ли вообще, а Томка меня останавливала. Она прониклась к нему прямо какой-то материнской заботой. Прихожу с работы, она стрижет Трифона. Тот сидит, приставив к груди газетный лист, и на него падают легкие, как перышки, седые прядки. То она сажает его на диету, варит многослойные, из разных круп каши. Но все это урывками, играя. А вообще Трифон к концу своего пребывания был у нас заброшен. Я уже не ждала его по вечерам, не отправляла в ванную. С обидой думала: у него есть деньги, одаривает родню, а у нас с Томкой даже не спросит: как вам, девки, живется? А должен бы видеть, что не роскошествуем, что еле-еле. Сейчас сердце болит, как вспомню, а тогда действительно обижалась на Трифона: уж если ты отцу моему был старшой, то мне и дочке моей будь тем более. А он о своем старшинстве забывал, жил, мне казалось, как ребенок.
Приводит однажды в воскресенье мужчину. Лет под пятьдесят, лицо круглое, волосы на голове короткие и торчат, как у ежа. Представился: Виктор. Томка шепнула мне на кухне: «Взломщик. Одна надежда, что вглядится в наше «богатство» и не станет связываться». Оказалось, шофер. Одинокий, имеет комнату в коммунальной квартире. Это мне сразу было сказано, чтобы ясность была, не на квартиру его привели устраиваться, не в квартиранты. Томка в магазин сбегала, пряников принесла, еще чего-то к чаю. Стол в комнате накрыли, не на кухне: неизвестно, что за человек, но все-таки гость Трифона, первый и единственный, надо уважить. Сели за стол, и вдруг этот гость Виктор идет в коридор и приносит оттуда сало, колбасу, курицу импортную и рукой машет, отвергая все возражения: мол, чего там, берите, берите. Я глянула на Трифона: прямо умирает от счастья, какого щедрого гостя привел. И Томка мне подмигнула: порядок, это нам сгодится. Пришлось взять продукты, отнести в холодильник. Гость сразу себя почувствовал лучше, разговорился, порывался несколько раз еще нырнуть в коридор, видимо, у него там имелась бутылка, но Трифон не позволил. Когда Виктор, просидев до вечера, наконец-то удалился, я спросила Трифона:
— Ты его хорошо знаешь?
Трифон ответил уклончиво:
— Хорошего человека сразу видно.
— Где же ты с ним познакомился?
— Мы, мужики, не знакомимся. Подошел, заговорил — вот и все знакомство.
Я не случайно насторожилась: посреди недели Виктор появился вновь. Меня дома не было, Трифона тоже. Виктор вручил Томке пакет с продуктами и, как доложила Томка, «передал мне привет и массу наилучших пожеланий». Я расстроилась: это уже было ни на что не похоже. С какой стати такие подношения? Трифон, когда явился, в ответ только посмеивался.
— Тебе разве плохо? Ты радуйся. Много тебе кто за так в жизни чего давал? А с другой стороны: не дорог подарок, дорога любовь.
