Открытая дверь

Детям моим — Андрею, Ивану, Егору, Ксении — посвящаю.

В детстве Петьке раньше всего пришлось осмыслить и уяснить такие понятия, как деньги, водка, любовь. О деньгах в их доме говорили все: отец, мать, соседи. О деньгах судачили в гостях у тети Маши, куда изредка водила его мать, о деньгах спорили и из-за них дрались родители Коськи — Петькиного товарища, ненадежного и капризного.

Нередко Петька выгребал из-под дивана старые боты, в которых прятала деньги мать, и с немым удивлением часами рассматривал и перебирал мятые бумажки. Что за волшебная сила таилась в них? Вот за этот бумажный лоскут с обгрызенными краями он мог выбрать в магазине самую красивую игрушку, набить карманы орехами, целый день кататься на автобусе. Какое это чудо деньги! Это не скатерть-самобранка, о которой рассказывала ему тетя Маша, это лучше. Скатерть носить неудобно, чемодан надо или сетку, а деньги…

Петька делал из газеты кошелек, набивал его деньгами и важно ходил по комнате с материной кошелкой. Разыгрывал из себя покупателя, укладывал в кошелку воображаемые банки с вареньем, орехи, мороженое, щедро расплачивался наличными.

За этим занятием застал его однажды отец. Увидев деньги, он крякнул, угрюмые глаза его, утопленные под сросшимися бровями, словно выдвинулись вперед, ожили, заблестели. Он дал сыну одобрительного шлепка и просипел: «Где нашел?» Потом сграбастал бумажки и заговорщицки подмигнул.

Петька знал, что отец вернется пьяным. Будет плакать и целовать его или будет бить. Деньги уже не казались Петьке таким прекрасным, сказочным чудом. Он хотел, чтобы их было меньше. Тогда меньше будет водки.

Водка! Она была для Петьки символом зла. Напрягая весь свой детский ум, собирая в комок все свое понимание окружающего мира, он пытался ответить: зачем она? И не мог. Петька сливал в рот капли из пустых бутылок и долго плевался. Зачем она?

Но вставал новый вопрос: что такое любовь?

Это слово Петька слышал на дню десятки раз. О любви говорило радио, любовь показывали в кино, о любви писали в книгах. Любовь — что это? Никто из живых людей, окружавших Петьку, о любви не говорил. Никогда, ни разу. Только Коськины гости, напившись пьяными, ревели о ней песни так, что дребезжали оконные стекла. Они вытягивали слово «любовь» долго, тяжело, разнобойные голоса их сливались в нем воедино, лица синели от напряжения и становились похожими на Коськино лицо, когда он тужился на толчке.

Как-то раз Петька попытался узнать о любви у тети Маши. Она хихикнула ему в лицо гнилыми зубами и погрозила толстым, как сарделька, пальцем: «Любовь? Хе-хе… Ишь пострел! Раненько, раненько. А как отцу-то скажу?»

Петька почему-то покраснел и никогда не пытался больше выяснять этот вопрос у взрослых.

Напиваясь пьяным, отец всегда бил мать. Часто, когда он уже не мог стоять на ногах, мать одолевала его. Она колотила его рукояткой от швабры. Колотила увлеченно, с наслаждением. Иногда они напивались вместе, и потом в комнате долго не выветривался запах рвоты. Пьяные, они не стеснялись сына. Петька выходил на крыльцо и не препятствовал Коське, который подглядывал за его родителями в дверную щель. «Это любовь, я знаю», — шептал Коська слюнявым ртом и косил глазом к носу.

«Зачем люди живут?» — и этот вопрос начинал интересовать Петьку.

Со своей первой школьной учительницей Петька познакомился и подружился еще до школы, в пятую годовщину Победы.

Жила учительница в их доме в соседнем подъезде. У нее были красивые пышные волосы, собранные в пучок, и от нее всегда пахло духами. Знакомство их состоялось так.

В тот день, вернее, вечер, отец бил мать особенно страшно. Сграбастав железной лапищей жидкие материны волосы, он колотил ее лицом о дверной косяк. Мать выла пронзительно и жутко. Петька выскочил в коридор и стал молотить кулаками в соседние двери. Но двери молчали. Петька чувствовал, ощущал, как за ними таились люди. Таились и молчали. Все боялись отца, у него был топор. Мать уже не кричала. Она сорвала голос и лишь хрипела, пузырила кровавой пеной изо рта. Отец осатанел.

Петька метался по коридору, бил ногами в замершие двери, кричал, плакал. Внизу в подъезде стали собираться люди.

«Безобразие, — сказал кто-то, — милицию надо вызвать и «скорую»…»

В эту минуту Петька увидел ее, будущую свою учительницу. У нее было бледное лицо и большие немигающие глаза. Она вошла в их комнату и молча прикрыла за собой дверь. С ужасом Петька ждал развязки: отец убьет женщину. Еще никто, кроме милиционеров, не решался войти в их комнату, когда свирепел отец. Он был очень сильный, его отец. На пилораме, где работал отец грузчиком, только он мог поднять вытянутой рукой тяжелый лом. А когда однажды пилорамщик дядя Коля показал Петьке с Коськой прием самбо, отец усмехнулся и сказал: «Супротив лома нет приема». Потом, во сне, отец часто гонялся за ним с ломом в руках, и, даже проснувшись, Петька долго не мог отдышаться и успокоиться.

Хрип матери за дверьми прекратился. Решившись, Петька заглянул в комнату. Мать, вытянувшись, лежала на кровати. Учительница сидела возле нее и обтирала ей лицо мокрым полотенцем. Отец грудился на полу, привалившись спиной к стене, мычал и скрежетал зубами. Он был совсем пьян. Приехали «скорая помощь» и милиция. Матери перевязали лицо бинтами, а отца увезли милиционеры. Он не сопротивлялся, лишь мычал да изредка глубоко утробно завывал, а может, стонал.