Заметки из хижины "Великое в малом" - [53]

В тот день, когда останки перенесли в другое место, увидели, что все драгоценности целы, но яшмовая подвеска пропала. А на теле змеи узоры были расположены точь-в-точь как на той подвеске.

Ну не наглость ли это со стороны духов так изменить яшму?»

(58.) Дед мой, достопочтенный господин Чжан Сюэ-фэн, был человеком высокой нравственной чистоты. В кабинете его столы и тушечницы были изысканно строги, книги, картины — все находилось в строгом порядке. Двери он держал на запоре и впускал только близких. (А во дворике, куда выходили окна кабинета, пышно цвели деревья и цветы, зеленел мох.) Слуги без особого на то распоряжения не решались туда и ногой ступить.

Моему дяде, достопочтенному господину Цзян-тину, в то время было лет одиннадцать или двенадцать. Дождавшись, когда дед ушел как-то из дому, он самовольно пробрался во дворик подышать свежим воздухом среди деревьев. Вдруг ему показалось, что в кабинете кто-то ходит. Решив, что дед вернулся домой раньше времени, он тихонько подкрался к окну и заглянул в комнату.

В бамбуковом кресле сидела женщина, нарумяненная и напудренная, как на картине. Напротив кресла было большое квадратное зеркало высотой примерно в пять чи, и отражалась в этом зеркале лиса. Мальчик испугался так, что пошевелиться не мог, и остался у окна словно прикованный.

Неожиданно женщина заметила свое изображение, встала, подышала на зеркало, и оно словно покрылось туманом, затем она вернулась на прежнее место. Через некоторое время следы ее дыхания стали исчезать с зеркала, и в нем снова отразилось ее изображение, но теперь уже в виде красавицы женщины. Боясь, что она заметит его, мальчик, крадучись, убежал. Впоследствии он сам рассказывал об этом моему отцу, достопочтенному господину из Яоани.

Достопочтенный господин из Яоани, излагая внукам раздел книги «Великое учение»[268], в котором шла речь о самоусовершенствовании личности, привел в пример эту историю.

— Чистое зеркало, — сказал он, — пусто, поэтому вещи не могут в нем спрятать свое изображение. Однако когда оно потускнело от дыхания нечисти, то истинный облик в нем уже не отражался. Личное чувство ведет к пристрастию, а может быть, и в прошлом было что-то, что теперь служит преградой на пути к совершенству[269].

И еще он добавил:

— И не только личные чувства, но и забота об общем благе тоже может служить преградой добродетели. Благородный муж, посвятивший себя воспитанию людей, если и даст подлым людишкам возможность обойти себя, то все-таки в конце концов отринет их, порвет самые крепкие узы и отличит истину от лжи. Некогда Бао Сяо-су[270] делал вид, что злоупотребляет властью и полностью полагается на показания арестованных, а на самом деле совсем на них не полагался; так и с этим затуманенным нечистью зеркалом. Поэтому, чтобы сердце было искренним, а помыслы честными, стремясь к знаниям, сначала надо постичь сущность вещей[271].

(59.) Старуха — торговка цветами рассказывала:

«Был в столице один дом, стоявший поблизости от заброшенного сада. В саду том издавна водилось множество лис. Одна красавица, перелезая через невысокую стену, ходила туда на свидания со своим возлюбленным, юношей, жившим по соседству. Боясь, как бы люди не узнали об их связи, она вначале назвалась ему чужим именем, а потом, увидев, что он все больше привязывается к ней и уже не бросит, выдала себя за лису-оборотня из этого сада. Увлеченный ее красотой, юноша, конечно, не отверг красавицу.

Прошло уже много времени, как вдруг с крыши дома этой красавицы посыпалась черепица и послышалась брань:

— Я давно уже живу в этом саду, у меня там дети бегают, кирпичами бросаются, соседи жалуются, что их беспокоят, до развратных ли мне развлечений? Да как же ты посмела на меня клеветать?

И тут все узнали об этой истории.»

Вот уж поистине чудеса! Завлекая мужчин, лиса обычно выдает себя за женщину, а тут женщина выдала себя за лису. В искусстве обольщения она оказалась посильнее лисы, но лиса-то оказалась куда добродетельнее!

(60.) Был один странствующий ученый, который зарабатывал на жизнь каллиграфически исполненными надписями и рисунками. Попав как-то в столицу, он купил себе наложницу, которую нежно полюбил. Если он бывал на каком-нибудь богатом пиру, обязательно прятал в рукав фрукты или сладости для нее. Женщина платила ему сердечной привязанностью. Прошло немного времени, и он тяжело заболел.

— У меня нет семьи, — сказал он своей наложнице, — и не у кого будет тебе поселиться. Нет у меня и родных, так что никто не будет тебе опорой. Я зарабатывал на жизнь, кистью и тушью. Умру — выходи снова замуж, так будет правильно. Долгов после меня тебе платить не придется, родителей и братьев у тебя нет, никто не помешает тебе поступить как захочешь. Только на дешевую цену не соглашайся. И договоримся с тобой так: во все сезоны года ты будешь выполнять обряды на моей могиле, и тогда у меня не будет на тебя обиды.

Наложница, плача, выслушала его наставления.

Тот, чьей наложницей она потом стала, заключил с ней брачный контракт и тоже очень полюбил ее. Однако наложница постоянно тосковала, вспоминая о былой любви, по ночам ей снилось, что покойный ее господин делит с ней ложе, и она часто бредила во сне.