Заметки из хижины "Великое в малом" - [40]

или Ма[180] сияние озаряет весь небосклон, соперничает со светом луны и звезд; у тех, кто шел следом за ними, — сияние окружностью в несколько чжанов, а у тех, что за этими, — в несколько чи; постепенно сияние сходит на нет, так что у совсем посредственных это мерцающий огонек, подобный тусклому светильнику, отраженному в окне. Людям не дано видеть сияние, а духи могут. Так вот, над этой хижиной я вижу сияние высотой в семь или восемь чи, поэтому и знаю, что это — обиталище писателя.

— Я всю свою жизнь учился, — сказал начетчик. — Какое же от меня исходит сияние?

Дух долго мялся и наконец сказал:

— Вчера днем я проходил мимо вашего дома, вы как раз прилегли вздремнуть, и я увидел, как все заученные вами толкования [классиков], пятьсот-шестьсот экзаменационных эссе, семьдесят-восемьдесят классических текстов, тридцать-сорок исторических сочинений — все это слово за словом превращалось в черный дым, который устилал все помещение, и сквозь него, словно через плотные облака, пробивался ваш голос, скандирующий отдельные слова. А вот сияния — не решусь солгать — никакого и не было!

Начетчик в ярости начал браниться. Тогда дух захохотал и исчез.»

(4.) Господин Ли Ю-дань из Дунгуана попал как-то в заброшенный сад в Юаньпине, принадлежавший первому министру. Там он увидел на галерее два стихотворения. Первое гласило:

А западный ветер свистит да свистит,

В окно задувает, в траве шелестит,

Двором пробежится, и буйный и шалый,

Где месяц скользит над стрехой обветшалой,

И мох озаряет в пустой немоте,

Оставивши контур окна в темноте.

Второе стихотворение было такое:

Далекие звезды мерцают, мерцают,

Как светлые точки. Вдали проплывают

На Млечном Пути облака, как ветрила

А я засиделся, склонясь на перила,

И слушаю башню; ночным барабаном

Там пятую стражу[181] пробьют горожанам.

Следы туши были бледны, а почерк, пожалуй, не был похож на то, как пишут люди.

[5. Человеку снится вещий сон.]

(6.) Цзюйжэнь Ван Чжи-сянь из Пиндина как-то сопровождал своего отца, следовавшего на новую должность в Юйлинь. Ночь они провели в заброшенном храме. Неожиданно наверху послышалось монотонное бормотание, словно кто-то читал стихи. Удивились: откуда бы тут взяться ученым? Начали прислушиваться, но голоса были приглушенными. Потом стало слышнее, словно говорившие спустились вниз, уже стали различимы отдельные слова.

Один голос сказал:

— У Тан Янь-цяня[182] поэтический стиль не очень высок, но хороши строки:

На границе колосья кровавы,

Не собрать с полей урожая.

Весною вымерзнут травы;

Лишь битва гремит, не смолкая.

— А я когда-то написал такие стихи, — послышался второй голос:

Яростно над пустыней

Взвиваются клубы песка.

Слепит раскаленное солнце

Сквозь желтые облака.

— Тот, кто сам не бывал на границе, не знает такого пейзажа, — добавил он.

Первый голос ответил:

— У меня тоже были похожие строки:

В дальних горах на границе

Воздух безжалостно синий,

Трещит мороз над рекою,

Про осень напомнил иней.

Должен сказать, что они довольно верно воспроизводят картину заката солнца на границе.

И долго еще читали они друг другу стихи.

Но вот ударил монастырский колокол, и воцарилась мертвая тишина. Когда рассвело, отец с сыном пошли поглядеть: все замки покрыты пылью и заперты.

Стихи «В дальних горах на границе» они нашли потом в черновиках, оставшихся после покойного полководца Жэня. Имя полководца было Цзюй, во время мятежа племен в годы Кан-си[183] он выступил в поход и погиб в бою. Узнать, кто написал стихи «Яростно над пустыней...», так и не удалось. Ясно только, что стихи эти заслуживали увековечения и были написаны соратником Жэня, а не духом какого-нибудь простого смертного.

(7.) В прибрежной деревушке к югу от Цанчжоу жил некий Люй-сы, человек без стыда и совести, способный на любые подлости. Местные жители боялись его, как дикого зверя.

Как-то вечером он с несколькими приятелями, такими же негодяями, как и он сам, отправился прогуляться за пределами деревни. Внезапно потемнело, раздался гром, поднялся ветер, полил дождь. Вдали появилась какая-то фигура, похожая на молодую женщину. В старом храме, стоявшем на берегу реки, она искала укрытия от грозы.

— А не побаловаться ли нам с ней? — предложил Люй приятелям.

Уже наступила ночь, затянутое тучами небо было черным-черно. Люй вбежал в храм и зажал женщине рот, приятели его стали сбрасывать одежды, спеша овладеть женщиной. Вдруг сверкнула молния, и при ее свете Люй увидел, что женщина — вылитая его жена. Он разжал руки, заговорил с нею, — оказалось: она! Люй пришел в ярость и хотел бросить жену в реку, но она закричала:

— Хотел обесчестить чужую, и чуть не дошло до того, что меня обесчестили, — да Небо спасло! За что же меня-то убивать?

Люй ничего не мог сказать, стал искать одежду, но в это время порывом ветра снесло его рубаху и штаны в реку. Он растерялся, не знал, что ему делать, но был он человек наглый и решил идти домой голым. А тут облака рассеялись, вышла ясная луна, вся деревня покатывалась от хохота, все расспрашивали, что случилось. Люй не мог заткнуть соседям рты и в конце концов бросился в реку.

Жена его, гостившая у своих родителей, должна была вернуться домой только через месяц с лишним, но так как дом ее родителей сгорел, ей некуда было деться, и она вернулась раньше срока. Люй об этом не знал, поэтому-то все так получилось.