Заметки из хижины "Великое в малом" - [39]

Именно это и роднит Цзи Юня с блестящей плеядой китайских просветителей конца XVII — первой половины XVIII в. Ресурсы передовой просветительской мысли не исчерпывались теми мятежными умами, которые были известны всем. Они уходили в менее явные сферы, которые тем не менее работали в том же направлении, расшатывая веру в идеальность существующего строя, критикуя его частные стороны, показывая неблагополучие этого строя в сфере этики, настаивая на моральном исправлении людей.

О. Л. Фишман

ЗАМЕТКИ ИЗ ХИЖИНЫ „ВЕЛИКОЕ В МАЛОМ“

СБОРНИК ПЕРВЫЙ ЗАПИСИ, СДЕЛАННЫЕ ЛЕТОМ В ЛУАНЬЯНЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ЗАПИСИ, СДЕЛАННЫЕ ЛЕТОМ В ЛУАНЬЯНЕ»

Летом года цзи-ю правления императора под девизом Цянь-лун[167] меня послали в Луаньян проверять книги, вошедшие в императорскую библиотеку. Работа моя была завершена, и я лишь наблюдал за чиновниками, надписывавшими на обложках заглавия книг. Дни без дела тянулись долго, и я стал записывать то, что когда-либо видел и слышал, без особого порядка занося на бумагу все, что всплывало в памяти.

Чиновники, в древности собиравшие уличные толки, не принадлежали к разряду сочинителей. «Беседы на улицах и разговоры в переулках могут оказаться полезными для моральных оценок»[168].

Закончив записи, я вручил их писцу, чтобы он сделал на них надпись: «Записи, сделанные летом в Луаньяне».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

(1.) Цензор Ху Му-тин[169] рассказывал:

«В одной деревушке жил человек, у которого была свинья. Стоило ей увидеть старика соседа, как она приходила в ярость, начинала визжать, гналась за ним и норовила укусить; при виде других людей ничего подобного с ней не происходило.

Старик сосед сначала из себя выходил от злости. Он уже стал подумывать о том, чтобы купить эту свинью, [заколоть ее и] зажарить, как вдруг прозрел, все понял и сказал:

— Уж не кровный ли она враг[170], о котором идет речь в буддийском каноне? Однако нет в мире такой вражды, с которой нельзя было бы покончить.

И вот за хорошую цену он выкупил свинью у соседа и отдал ее в буддийский монастырь[171], чтобы она стала, как говорится, «свиньей вечной жизни».

Прошло некоторое время. Когда свинья вновь увидела старика, она прижала уши и вообще повела себя совсем иначе, чем прежде.»

Как-то мне довелось видеть картину Сунь Чжуна, на которой был изображен буддийский архан[172], сидящий на коленопреклоненной тигрице. Надпись в стихах, сделанная неким Ли Янем из Баси, гласила:

Ты можешь, Истину познав,

С враждой и яростью бороться,

Ты можешь, тигра оседлав,

Взнуздать его, как иноходца.

Но если зверь теперь пуглив,

Узды признает власть и крепость,

Пред ликом Истины смирив

Свою природную свирепость,

Тогда меж небом и землей

Для всех, кто мыслит и страдает,

Возможны благо и покой,

Пусть только верностью одной

Живет и дышит род людской,

А страх и зависть угасают[173].

Это может кое-что объяснить в нашей истории.

(2.) У цзюйжэня[174] Лю Ши-юя из Цанчжоу в кабинете завелась лиса. Среди бела дня она вступала в разговоры с людьми, кидалась в них черепицей и камнями, но на глаза не показывалась.

Был честный сановник Дун Сы-жэнь, правитель округа Пинъюань. Прослышав об этой лисе, он решил сам поехать и посмотреть, что там делается. Только начали было рассказывать ему про лису, как у карниза крыши послышался голос:

— Господин сановник любит народ и не берет взяток, поэтому я не осмелюсь швырять в него всякой дрянью. Однако народ-то вы любите из любви к своему доброму имени, а взяток не берете из страха, как бы чего не вышло. Так что и щадить вас мне тоже нет особой причины. Шли бы вы отсюда без лишних слов, а то как бы вам не попасть в трудное положение!

Дун Сы-жэнь в смущении удалился, а потом несколько дней все охал да ахал, очень был расстроен случившимся.

В доме этого Лю была служанка, здоровая глупая девка. Она единственная не боялась лисы, и одну ее лиса не трогала. Кто-то спросил лису про эту служанку.

— Хоть она и простая служанка, но по-настоящему почтительна к старшим, — ответила лиса. — Даже духи, видя это, избегают с ней встреч. А уж наша порода и подавно!

Тогда Лю приказал этой служанке поселиться в кабинете. В тот же день лиса исчезла.

(3.) Господин Ай Тан рассказывал:

«Слышал я об одном старом начетчике, который шел куда-то ночью и по дороге повстречал своего покойного друга. Начетчик был человеком честным, твердого характера и не из робких, вот он и спросил друга, куда тот держит путь.

— Я служу в Царстве мертвых, — ответил тот, — сейчас направляюсь в Наньцунь, чтобы схватить там кое-кого. Так что нам по пути.

Дальше они пошли вместе. Дошли до какой-то полуразрушенной хижины, и тут дух сказал:

— Это жилище писателя.

— Откуда вы знаете? — удивился начетчик.

— Обычно днем люди суетятся, занимаются всякими делами, иссушают свои мозги. Только во сне они ни о чем не думают, тогда их изначальная энергия чиста; все накопившиеся в памяти книги, слово за словом, в виде сияния выходят наружу через все поры тела. Вид у этого сияния неразличимо-туманный, бесформенно-хаотичный или блестящий, словно парча. У великих ученых вроде Чжэна[175] и Куна[176], у писателей вроде Цюя[177], Суна[178], Баня[179]