Ястребиная бухта, или Приключения Вероники - [37]

Посидеть с мамой в кухне, где крошечным венчиком горит газ, попить чаю, слушая, как она шепотом ахает всяким страстям, а потом вдруг тихо смеется, вспоминая что-то из прошлого. И рассказывает сто раз слышанные Никой мелочи. Как выгнала отца из комнаты в общежитии, когда вдруг поругались. Выставила его чемодан (фибровый, Веронка, да ты и не знаешь, что такое фибровый чемоданчик), и молодой Анатоль улегся прямо в общем коридоре, у двери, положил на жесткий бок чемодана голову в буйных кудрях (а я сидела с другой стороны, на коврике, ухо прижимала к двери и хлюпала носом). А потом папу чуть не забрала молодая соседка-разведенка, и мама, выскочив, отвоевала непутевого мужа обратно, и так и быть, пустила в комнату, вместе с чемоданом. В этом месте обе смеялись. Ника давно уже перестала закатывать глаза, выросла и поумнела. Ну, если нравится маме в сотый раз вспоминать эту историю, да и ладно.

— О, наш пострел — с каретой! — Тина толкнула Нику в плечо. Васька торчала рядом с низким автомобилем, облитым фонарной желтизной, против обыкновения ничего не кричала, только помахивала белой ладошкой из рукава пятнистой шубки. Держась друг за друга, дамы прошли вдоль окон бара и залезли в теплое нутро машины. Толкаясь, неуклюжие в зимних вещах, уселись.

Васька, конечно, на переднее сиденье, рядом с черной головой шофера в лохматой ушанке. Повернув белеющее лицо, деловито распорядилась:

— Тину сперва завезем, а потом сами.

— На Суворова, со стороны рынка, — подсказала Тина, щелкая замком сумки.

— Я заплачу, — подняла Ваську узкую ладошку, — Митя ж нам все почти в подарок сделал. Так что у меня тут хорошо осталось. Замок сумочки щелкнул снова.

Ехали тихо, Васька молчала, глядя в окно и горбатый нос появлялся и пропадал в темноте, блестели темные кольца волос над скинутым капюшончиком. Ника глазела в окно, покачиваясь и удивляясь снежным шапкам на поникших деревьях и белым пустым тротуарам. Иногда проезжали еще какие-то бары и ресторанчики, которые тоже, как «Джамайка», вздрагивали и вздыхали, пульсируя цветными окнами. А так город был пуст и казался заброшенным. Даже машин всего-ничего, стелилась в свете фар полосатая белая с черным дорога. Уютно молчала Тина, сунув руки в широкие рукава. Молчал шофер, уверенно и не торопясь вел низкий иностранный автомобиль, гудела печка и еле слышно играла музыка из колонок у заднего стекла. Тина вышла, чмокнув Нику и помахав Василине. И после еще одного куска тихой поездки, машина встала у Васькиного подъезда, урча мотором. Васька зашуршала бумажками, вполголоса что-то говоря, рассчиталась с шофером, и тот кивнул большой шапкой, принимая мзду.

Вываливаясь из машины, строго сказала:

— Тут рядом, а номер я ваш запомню. Чтоб довезли. Дом пять, подъезд шесть, квартира восемьдесят. Шапка снова качнулась, шофер хмыкнул.

— Кусинька, ты зайди завтра. Мне рассказать надо. Тебе щас позвонить?

— Беги, Вася. Зайду. Не надо звонить, Женька спит уже.

— Мпы-пы-пы, — сделала Васька губами и убрела, проваливаясь каблуками в снежные холмики.

— Через двор, — сказала Ника, — и налево. Шестой подьезд. А там насквозь проедете и на автовокзал попадете, на кольцо. Закрыла глаза, уютно складывая руки на коленях. Вот так ехать бы и ехать, жаль, что дом совсем рядом. И пусть молчит. А снаружи пусть плывет тихий снег, ловит на себя желтые пятна и черные тени. Машина повернула, и Ника открыла глаза, взялась за ремешок сумочки. Освещенное окно кухни проплыло за стеклом.

— Вы проехали, — сказала Ника, — это восьмой уже. Да вы что? Куда? Машина неторопливо свернула за угол дома и двинулась направо, в другую от центра сторону. Шофер поднял руку, стряхивая шапку на переднее сиденье, обернулся, улыбаясь в полумраке.

— Прокатимся, Вероника? Она сжала сумочку холодными пальцами, что стали вдруг чужими.

— Токай? Ой. Максим. Макс? Он уверенно покручивал руль, машину качало, мотор мерно рычал где-то в глубине.

— Я никуда не поеду. С тобой.

— Уже едешь. Она отпустила, наконец, ремешок и схватилась за ручку двери. Мотор будто ждал, взревел радостно, и машина на полной скорости понеслась по пустой широкой улице, удаляясь от многоэтажек. Ника беспомощно смотрела, как за стеклом проносятся редкие пятна света.

— Я закричу!

— Кричи, — согласился Токай. Дома неожиданно кончились, поплыл вдоль обочины бесконечный забор какого-то склада, смигиваясь грубо нарисованными по бетону ромбами.

Пока Ника собиралась с мыслями, кончился и он, понеслась мимо кривая сетка-рабица, отчеркнутая косыми столбами, еле видными тут, где уже не было фонарей.

— Куда мы едем? — голос задрожал и сломался на последнем слове.

— Боишься? Она промолчала, лихорадочно соображая, как быть. Рукой незаметно выкручивала никелированный завиток дверной ручки, одновременно боясь, что дверца распахнется и придется вываливаться на асфальт, калеча руки и ноги. Или ломая шею. Но дверь не открывалась.

— Правильно боишься, — ответил на ее молчание Токай и, повертев пальцами, прибавил звук. Резкое буханье ударных совпало с тяжелым стуком сердца. А потом сердце заколотилось быстро-быстро, высушивая рот и заставляя руки мелко дрожать. Нике свирепо захотелось вырвать из реальности весь прожитый день, вернуться в утро, попить кофе и на звонок Васьки ответить отказом.