While Your Lips Are Still Red - [4]

Не сомневается в ее согласии, хотя Белле и хочется воспротивиться. И все же последняя фраза делает свое дело. Она замолкает, легонько погладив его руки.

— Хорошо, — кивает. И больше не пытается встать до полного восстановления ритма. Сдается.

* * *

В половину восьмого, через полтора часа после прихода Эдварда, супруги Каллен сидят за столом. Друг рядом с другом, рядышком. Смотрят на стену в старых обоях, чуть отклеившихся наверху, возле плинтусов, наблюдают за медленным бегом крупинок в больших песочных часах.

Белла все же запекла отбивные, которые приготовила, выложив ровным кругом вокруг них очищенный картофель. Базилик и орегано пришлись как раз кстати, дополнив блюдо. А уж холодный лимонный чай, который Эдвард в числе прочих покупок принес домой, был лучше любого алкоголя. В доме Калленов не было даже пива и вина, не говоря уже о чем-то большем. И гости, приходя к ним, никогда не смели ничего подобного приносить.

Все в жизни Эдварда и соответственно, в укладе их семьи было подчинено Изабелле и ее болезни. Той самой, на лечение которой мужчина усиленно зарабатывал деньги, участвуя в IT-проектах, за которые не желал браться никто другой из-за их сложности.

Было время, когда Эдвард пытался взять крепость штурмом и попробовал себя в роли ночного грузчика, однако спина полетела так быстро, что продолжением такой работы вполне могла стать инвалидность. Каллену не оставили шанса, кроме как работать головой. Руки у него отняли с самого начала.

— Мне надо поговорить с тобой, — глубоко вздохнув, произносит Белла. Отодвигает свою наполовину съеденную порцию, для храбрости выпивая залпом полстакана холодного чая.

Весь вечер она сидела тихо, отвечала без лишнего энтузиазма и, как Эдварду казалось, была не на шутку встревожена. Он вначале списал это на происшествие по его приходу, однако вот теперь, с ее словами, стало понятно, что дело не только в нем.

— Конечно, любимая. И мне тоже, — раскрывать карты — так все. Прошло уже очень много времени, ему пора бы ей признаться.

Видимо вдохновленная тем, что не только у нее есть темы для обсуждений, Белла с робкой улыбкой — подобием на нее в виде приподнятых уголков губ — кивает.

Она немного сонная, с очень грустными и одновременно заполненными чем-то блестящим и воодушевляющим глазами. Выглядит как никогда хрупкой — кожа того и гляди порвется, на скулы натянута слишком туго.

— Ты первый, — объявляет. Под столом складывает вместе ладони.

В этот раз черед немного помедлить Эдварда. На миг ему становится страшно говорить ей такую новость, но все же честность побеждает. Она имеет право знать. И не переживать. И не строить надежд, которые сейчас излишни.

— Помнишь, ты говорила, что контрацептивы нынче сложная вещь… — начинает мужчина, так же отодвинув свою тарелку. Чай не пьет, но волнуется, хотя скрывает это как может. Говорит предельно ясно, чисто и ровно.

— Что презервативы рвутся?..

— Да, — Каллен кивает, — а таблетки порой несовместимы с лекарствами, которые тебе назначает доктор.

— Там лишь некоторые, я не… Эдвард, ты не будешь больше спать со мной? — карие глаза потухают, на лбу между бровями появляется складочка, а уголки губ обреченно опускаются. У Беллы такой несчастный и потерянный вид, что у мужчины самого щемит сердце. То самое, что, не скупясь, если бы мог, отдал Ей.

— Беллз…

— Ну да… Эдвард, ты… ты хочешь развестись? — лицо, не глядя на все усилия, сковывает ужас и маска обреченности, а глаза наполняются слезами. Всегда предполагает худший сценарий развития событий, если дело заходит об их отношениях. До боли сомневается в себе, до боли себя стесняется. Еще в день их первой встречи была на сто процентов уверена, что ее не запомнил. Что из череды выпускниц, которым вручал диплом по просьбе ректора как лучший выпускник, она была лишь одной из тысячи. А она оказалась одной-единственной. Первой и последней.

Каллен не заставляет жену мучиться. Оборачивается к ней, забыв про еду начисто, хотя до сих пор не наелся. Берет в свои маленькие, почти детские ладошки, гладит прохладную кожу.

— Изабелла, я никогда с тобой не разведусь, — клятвенно обещает, — я только твой муж, ты же знаешь.

Тщательно смаргивая соленую влагу, девушка отводит глаза вверх, вниз, в сторону — куда угодно. Избегает на него смотреть и снова плакать. Видимо, сегодня ей особенно нехорошо: глаза постоянно на мокром месте. Или опять испугал своей сверхзаботливостью, которой восхищалась еще мать Беллы, и которая ей самой была в тягость. Эдвард знал это. Он знал и пытался держать себя в руках. Но при самой малейшей мысли однажды потерять Беллу — неважно, по какой причине, любая причина есть его упущение — становилось так больно, так сдавливало горло, что никакого слова на свете не хватило бы, чтобы передать это ощущение. И никакой фразы, дабы уговорить ослабить контроль. Животный страх — вот как это называют. В самой запущенной форме.

— Не лучший выбор… — бормочет девушка, шмыгнув носом. Краем глаза касается живота, но муж сейчас этого не замечает. Плевать.

— Лучший, самый замечательный, — заверяет, мягко улыбнувшись, — и я останусь только твоим, Белла. И мужем, и любовником.