Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [91]
Лицо правителя, продолговатое, аскетического склада, с узкой бородкой клинышком, было непроницаемо. Никаких чувств, казалось, не возникало и не отражалось на этом бесстрастном холодном лице, в темных неподвижных глазах.
Говоря, он растягивал слова, будто давая понять, что каждую его мысль надлежало ценить на вес золота.
— Пророк Мухаммед объединил всех мусульман, — продолжал хаджи. — Слава аллаху, давно пришло время и нам, его верным слугам, жить одной доброй семьей, помогая друг другу… Одно плохо — горских бедняков наших одурачили большевики и втянули в братоубийственную войну. А мы должны восстановить на Кавказе мир и согласие, чтобы самим решать свою судьбу, без гяуров. Шариат — вот что сплотит и объединит нас…
Бетал не сдержался:
— Я торговец, хаджи, и ничего не смыслю в том, что ты говоришь, — мудрено это для меня. Но как можно на русской улице жить законам шариата?
— Не нужны нам русские! Хвала аллаху, сам большевистский главарь Ленин сказал, что каждая нация может жить так, как она сама захочет!..
Узун-Хаджи потянулся и достал из-под шелковой подушки пожелтевшую надорванную газету.
Вот. Здесь стоит подпись Ленина.
— Может быть, и так, уважаемый хаджи, но как ты с помощью шариата заставишь ездить к нам русский поезд?
— Что-о-о? — вскипел хаджи. — Поезд? А на кой дьявол нужен мне этот поезд? Ничего путного он нам не везет, а только увозит! Увозит наше добро и людей, а взамен несет нам неверие и смуту!..
Узун-Хаджи обозлился и больше не растягивал слова, — они вылетали из его маленького сухого рта резко, как удары хлыста.
— Знаешь, что будет, если позволим надеть нам ярмо на шею?.. Сейчас в лесах наших Полно груш и яблок — ни один горец не нагнется за ними, сочтет непристойным. Но если оставим на нашей земле гяуров, то и захочешь, — не соберешь дичку, в Сибирь сошлют, в тюрьме сгноят. Да и подобрать нечего будет, иссякнет добро, все высосут из земли неверные! А ты говоришь — поезд!
— Я знаю торговое дело, — твердил свое Калмыков. — А твои речи, хаджи, непонятны мне. Я знаю, что нет у нас соли, нету железа. И то, и другое надо торговать у русских.
— Обойдемся без них! — отвечал хаджи. — Не нужен нам ни Деникин, ни советская власть!
— Пусть так, тебе лучше знать, хаджи, но даже если все горцы Кавказа соберутся вместе, им не сделать и одной пары галош.
Взгляд Бетала остановился на новеньких блестящих галошах хаджи.
Правитель заметил это и улыбнулся простодушию своего пленника.
— Гм… Ты, я вижу, действительно, кроме торговых дел и молитвы, ничего не знаешь?..
— Так мне написано на роду аллахом.
— Чей же ты будешь?
— Кардановых. Мустафа мое имя.
— А где изучал коран?
— У нас в ауле. В Кушемзукове[42]…
— Зачир ты поешь славно. И, если тебе не трудно, спой мне, старику, еще раз.
Бетал мысленно поздравил себя с победой. Раз хаджи просит спеть, значит, удалось усыпить его подозрительность.
И он негромко и протяжно запел, стараясь вспомнить, как это проделывал маленький Харис в те далекие детские годы…
Узун-Хаджи слушал, прикрыв веки и прислонившись головой к стене. Губы его что-то шептали, возможно, молитву, пальцы привычно и быстро перебирали янтарные четки.
В комнату вошел Нури-паша. Поклонился.
— Получены известия из Курджи.
— Дай аллах, чтоб они были добрыми, — Узун-Хаджи неохотно открыл глаза.
— Но они плохие.
— Говори.
— Большевики гонят генерала Деникина, не давая ему оглянуться.
— Ну так что? Пусть себе гонят, — он нахмурил брови.
— Гонят в нашу сторону… К тому же стало известно, что большевистские агенты проникли в Дагестан, чтобы поднять наших горцев против генерала Деникина. Их много, комиссаров… чеченцы, осетины, балкарцы, черкесы. Есть и наши. Вот их фамилии и приметы, высокочтимый хаджи.
Нури-паша вытащил из-за пазухи бумагу и протянул правителю.
— Читай, — приказал Узун-Хаджи.
Нури-паша покосился на Калмыкова, который перестал петь и смиренно стоял в стороне.
— Читай, — слегка повысил голос хаджи.
Нури-паша повиновался. Седьмым в списке стоял Бетал:
«…Комиссар Терского Совнаркома Бетал Калмыков. Кабардинец; росту среднего, широк в плечах и грузен, лицо калмыцкое, скулы выдающиеся, усы короткие черные, русскому языку обучен изрядно…»
Читая, Нури-паша бросал короткие пронзительные взгляды на Калмыкова. Тот стоял спокойно, как будто происходящее нисколько его не касалось.
— Такие новости, — Нури-паша аккуратно сложил бумажку вчетверо и спрятал в нагрудный карман.
— Неважные вести принес, паша. Сказать правду, — с тех пор, как тебя прислали ко мне, не было худших вестей! Аллах свидетель, не было!
— Что я могу поделать, если ваш край проклят самим аллахом?
— Замолчи! — вскипел хаджи. — Не смеешь так говорить! Вы, турки, всегда были двоедушными хитрецами. Бедного Шамиля вы загубили, обманывая его на каждом шагу! Не нас проклял бог, паша, не нас!
Турок элегантно поклонился, видимо, сожалея, что сказал лишнее, и попытался перевести разговор на другое.
— Так что решаешь, хаджи, насчет комиссаров?
— О каком решении может идти речь, когда они еще не попали в мои руки? — с досадой возразил Узун-Хаджи. — Попадутся приготовим им место под сухим деревом! А пока отдай распоряжение и своим, и моим людям, чтобы задерживали всех подозрительных… Всех, слышишь? Потом разберемся!
