Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [71]

Он взмахнул нагайкой и ускакал, не оглядываясь.

День воскресный, базарный. На улицах Нальчика многолюдно.

По решению белогвардейского начальства — Чежокова и Серебрякова — город готовился к праздничному курман-байраму в ознаменование недавней победы над большевиками и установления в Нальчике прежней, «законной» власти.

Повсюду гарцуют верхами прибывшие на торжество князья и уорки со своими нукерами[37].

На подводах они привезли с собой самых красивых танцовщиц и гармонисток, зная, что предстоят танцы, скачки и другие увеселения.

В небольшом скверике, за церковью, перед самым входом в огромный Атажукинский сад, который где-то в предгорьях сливался с лесом, все было запружено бричками, скотом, лошадьми. Здесь резали овец и птицу, разделывали туши. В котлах и на вертелах над кострами варилось и жарилось мясо. Несильный ветерок, тянувший с гор, разносил по городу запах дыма и жареной баранины.

На площади гремела музыка, не умолкали хлопки в такт танцу, на церковной колокольне заливались колокола.

А надо всей этой суетой, возбужденные шумом и весенним теплом, гомонили вездесущие вороны, перелетая с одного дерева на другое.

В полдень по приказу Серебрякова солдаты пригнали в сквер всех, кто был в тот день на базаре. Огромная толпа заполнила все свободное место в садике, многие остались за оградой. Люди не знали, зачем их сюда привели.

Под раскидистым засохшим орехом солдаты торопливо сооружали помост.

О назначении постройки вначале никто не догадывался, но, когда на одну из ветвей накинули черную просмоленную веревку с петлей на конце, толпа притихла.

Это была виселица!

Подошел военный оркестр и заиграл марш. Солдаты оцепили помост.

Толпа заколыхалась. Из передних ее рядов раздался надрывный женский крик:

— Ведут!.. Ведут несчастного!.. О, боже мой!..

Неподалеку от реального училища стояло мрачное серое здание — городская тюрьма. Оттуда и вывели под конвоем высокого кабардинца в одном бешмете, без шапки. Он был в кандалах. Цепи звенели при каждом его шаге.

— Кто таков?.. — спросил какой-то русский чиновник в черной фуражке с кокардой у стоявшего рядом с ним горца.

— Хажбекир Хажимахов, — с готовностью отвечал тот. — Зять Бетала Калмыкова… Самого главного большевика в Кабарде.

— Видно, сильный человек, — с уважением сказал чиновник. — Ишь, как заковали его. Избит весь… и охрана двойная…

Хажимахов шел к виселице медленно, высоко подняв голову и глядя куда-то вдаль, где, скрытые деревьями, должны были сверкать на солнце ослепительно белые снежные вершины гор. На губах его застыла едва заметная презрительная улыбка. В душе его не было места страху, и на виду у своих соплеменников он шел на смерть спокойно и гордо, как подобает борцу за народное дело.

Он ни о чем не жалел в эти последние мгновения своей жизни. Он знал, на что шел, когда взялся за, шашку и сел на коня, чтобы рядом с другом своим Беталом Калмыковым драться за новую власть.

Он ни о чем не жалел.

Одна мысль владела им сейчас: он должен умереть достойно, только бы хватило сил…

На открытом лице Хажбекира, со следами тяжких побоев, с ссадинами и запекшимися шрамами от ударов кнутом, жили и сияли огромные синие глаза, полные несгибаемой силы и жгучей ненависти к палачам. Женщины не могли смотреть в них равнодушно и поспешно отворачивались, украдкой вытирая слезы концами платков. Прежде чем подняться на помост вместе с приговоренным к смерти Хажимаховым, конвойные подтолкнули его к Чежокову и Серебрякову, стоявшему тут же.

Хажбекир впервые видел белогвардейского полковника, палача и вешателя Заурбека Даутокова-Серебрякова.

Скуластое лицо, как у степняка-ногайца, хмурые густые брови, слегка порыжевшие от табака торчащие усики и ястребиный нос. Коренаст и кривоног, как настоящий кавалерист.

Когда арестованного подвели, Серебряков бросил коротко и резко:

— Жаль, что вместе с тобой не будет сегодня болтаться в петле Бетал Калмыков!

— Не жалей, Даутоков, — глухо сказал Хажбекир. — И по тебе плачет веревка. Придет и твой срок!.

Он звякнул цепями и, выпрямившись, стал подниматься на помост. Стоявший там долговязый нескладный офицер, откашлявшись, начал читать приговор:

— Военно-полевой суд войск нальчикского гарнизона, рассмотрев дело Хажбекира Хажимахова, обвиняемого в подрывной деятельности против законного горского правительства области, красного партизана в прошлом и красногвардейца, родственника большевистского главаря Кабарды и Балкарии Бетала Калмыкова, одного из его сообщников…

Офицер читал долго. Приговор, написанный в классическом канцелярском стиле, с обилием тяжеловесных оборотов и придаточных предложений, перечислял все многочисленные «прегрешения» осужденного и заканчивался словами: «…военно-полевой суд постановляет — приговорить Хажбекира Хажимахова к смертной казни через повешение. Приговор окончателен и обжалованию не подлежит».

Оркестр заиграл марш. Всполошилось воронье на ветвях деревьев. Гулко забубнили церковные колокола, кто-то громко и протяжно всхлипнул в застывшей толпе.

Хажбекир глубоко вздохнул, словно собираясь с духом, и закричал, перекрывая пронзительные звуки оркестра: