Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [46]
— Слово — тоже оружие…
…Занимался рассвет… На посветлевшем небе, как раз над хребтом, мерцала бледная утренняя звезда. Постепенно исчезали тени ущелья, по всему было видно, что где-то там, за синими увалами и голубыми вершинами, прячется солнце. Но оно обязательно взойдет…
ЦАРСКИЙ ПОРТРЕТ
Весна в семнадцатом году выдалась ранняя. Уже в марте над Малкинским ущельем по-весеннему щедрое солнце разогнало обрывки туч и отвоевало у льда середину реки, где теперь бодро журчала посветлевшая за зиму, похожая на айран[28], вода старой Малки. Только по ночам у берегов вновь образовывалась тонкая и прозрачная ледяная кромка, сквозь которую виднелось каменистое дно.
Запомнился этот март и Беталу Калмыкову, возвращавшемуся в один из таких солнечных весенних дней в родное селение Хасанби.
На мосту через реку он нос к носу столкнулся с двумя вооруженными кабардинцами. Один из них выхватил пистолет.
— Стой! Не вздумай бежать, сын Калмыковых!
Бетал остановился. Лицо его оставалось по-прежнему спокойным. Он даже улыбнулся, узнав в одном из них товарища своих детских игр, и, прищурившись, спросил:
— Отчего ты так стараешься, Харис? Помнится, я не сделал тебе ничего дурного. Что случилось?..
— Придем в правление — узнаешь, что случилось, — охрипшим от волнения голосом ответил Харис. — У старшины давно уже есть приказ схватить тебя и передать властям. Твое место — на каторге…
— Приказ — приказом, но, может быть, сначала поздороваемся? Или ты не мужчина? А револьвер убери, я сам пойду в правление…
Не дожидаясь ответа и не оглядываясь, Калмыков широко зашагал в сторону Хасанби. Харису и его молчаливому спутнику не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
Бетал шел легко, свободно, подставив разгоряченное лицо ветру. На лице его светилась улыбка.
Жители Хасанби, наблюдая за необычной процессией, терялись в догадках. Они знали, что Бетала разыскивают и собираются арестовать, чтобы предать суду и сослать в Сибирь. Но известно им было и другое: сам Калмыков не так прост, чтобы сдаться без сопротивления.
Не чудо ли — хилый и трусливый Харис ведет Бетала впереди себя. За всю свою двадцатилетнюю жизнь Харис не совершил ничего, что было бы достойно мужчины-горца. Да и спутник его не больно-то храбр. И почему Бетал покорился им?
Некоторые рассуждали так: «Надоело, наверно, скитаться в чужих краях, одолела тоска по родным и близким, вот и вернулся». Другие говорили: «Убедился сам, что из того безнадежного дела, которое он затеял, ничего не получится, вот и сдался на милость закона». Третьи клялись: «Князья и уорки сломили его и заставили перейти в свой лагерь».
Словом, толков и пересудов, пока Бетал в сопровождении своих конвоиров шел к правлению, возникло великое множество. Но в глубине души никто всерьез не допускал мысли, что сын Эдыка Калмыкова предал или струсил. Что-то, видно, произошло такое, чего они не знали, а Бетал знал.
Оставалось терпеливо ждать.
Калмыков словно не замечал любопытных взглядов, которыми провожали его встречные, не слышал слов, произнесенных вслух за его спиной. Он свернул в маленький узкий переулок и оказался у входа в правление.
Все тот же неказистый, обмазанный глиной дом, та же старая ива и коновязь, подгнившая с одного бока и оттого стоявшая косо. И дом, и дерево, и коновязь основательно потрепало время. Со ствола ивы местами сползла кора, он почернел, многие ветки засохли и торчали вверх, словно воздетые в мольбе просящие руки. Под деревом на очищенном от коры чинаровом бревне с понурым видом сидело несколько мужчин. К дереву были привязаны баран и телка.
Бетал направился к сидящим и, увидев среди них старика Масхуда, возле которого стояли таз и кумган, в удивлении остановился.
— Что произошло, Масхуд? — спросил Калмыков. — Для чего ты вытащил на свет божий свой таз и кумган?
Масхуд тяжело поднялся с бревна, хмуро уставился взглядом в землю.
— Дерут с нас, кровососы, три шкуры, — сказал он, не поднимая головы. — Долги торгашу больше нечем платить…
Его поддержал незнакомый Беталу мужчина в черном изодранном полушубке, подпоясанном сверху шерстяным кушаком:
— Этот серебряный кинжал — единственная память об отце, которая осталась в нашей семье. Взгляни! Приходится отдавать, ничего не поделаешь!
— Кинжал что, кинжал — полбеды, — вступил в разговор третий, показывая расшитое шелком платье из красного бархата. — А вот, посмотрите: от родителей досталось жене праздничное платье, и я должен отдать его!.. Хапуга! — он повернулся в сторону правления и погрозил кулаком. — Пусть он сдохнет и заберет с собой это платье в могилу вместо погребального савана!
— Так и живем, — уныло сказал Масхуд. — Бог дает, а спекулянт этот отбирает все подчистую… Не насытить его жадную утробу…
Бетал не стал слушать дальше.
— Ничего не отдавайте! Поняли? — громко и твердо заявил он. — Уносите домой свое добро. Теперь всё будет иначе! — и вошел в правление.
Харис и его спутник остались во дворе. Мужчины переглянулись, недоумевая. Почему Бетал сказал такие слова? Может, в мире что-нибудь изменилось? Или у сына Калмыкова нынче могущественные покровители? Разве можно не отдать долг лавочнику?
