Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [33]

Находились среди чабанов и такие, кто вовсе не верил, будто князья и дворяне способны так подло предать народ и отнять у него выпасы для скота, которыми пользовался он испокон века.

Словом, куда бы ни тянулась ниточка разговора, неизменно возвращался он к утренним событиям, и голоса беседующих становились громче и тверже, глаза сверкали, мозолистые ладони сами собой ложились на рукояти кинжалов.

Разговорчив и обычно молчаливый пастух Масхуд, который наравне со всеми участвовал утром в столкновении с казаками. Безответный и тихий, он за всю свою жизнь не обидел и мухи, а сегодня до того разъярился, что основательно перетянул палкой по спине одного из клишбиевских стражников. Сейчас Масхуд совершенно не испытывал угрызений совести, — наоборот, он весь был охвачен чувством радостного возбуждения. В стычке ему рассекло камнем щеку, и все-таки Масхуд широко улыбался в усы, сидя у очага и поворачивая над огнем жарившееся на шампурах мясо.

— Любопытная штука жизнь, — сказал он с таким видом, как будто древняя эта истина ему первому пришла в голову. — Кто смел, тот два съел, а голодному трусу достаются одни объедки…

— Что ты имеешь в виду, Масхуд? — спросил Бетал, подсаживаясь к огню.

— Мне ли тебе рассказывать, ты ведь человек ученый… В России бывал.

— А все же? — настаивал на своем Калмыков.

Масхуд покрутил ус, пожал плечами, как бы извиняясь, если что-либо не так скажет.

— Что я понимаю? Одно я знаю твердо, Бетал, — если б не пустили мы в ход наши ружья и палки да возвратились бы по домам, как велело начальство, где бы сейчас пасся наш скот?.. Волей-неволей пришлось бы покупать участки у князя Хатакшокова. А прежде упрашивать да умолять его, чтобы продал нам телка за цену коровы… Я ведь с малых лет брожу с пастушьей палкой в руках и о земле думаю… Не имел я ее сроду…

Калмыков с любопытством посмотрел на Масхуда. Он давно знал этого степенного, робкого человека, не раз слышал, как о нем отзывались другие, и сложившееся у него представление о Масхуде никак не вязалось с «крамольными» речами расходившегося пастуха.

Ни один житель селения Хасанби не видел Масхуда в веселой компании, никто не слышал, чтобы он произнес более десяти слов кряду. И вдруг…

— Кто мы такие? — продолжал между тем пастух. — Притаились, как пугливые мыши, шевельнуться и то боимся. А ведь ты сам свидетель, Бетал, только чуть ворохнулись сегодня, и выпасы наши при нас остались… Так-то, дорогой. Кто смел, тот прокормит себя и семью, а трус голодать будет. Жизнь, она хитрая штука, брат…

Видно, впервые за всю свою подневольную пастушескую жизнь поверил Масхуд в собственные силы. Много, ох много передумал он за долгие ночи и дни бесконечных блужданий по кабардинской степи, и теперь плоды этих горьких дум, мысли дерзкие и красивые, неудержимо рвались наружу.

— Порядком я наслушался всяких хабаров[21], что господа и хозяева наши тоже когда-то были такими же бедняками, как мы, а потом пустили в ход силу, выбрались по спинам других наверх и теперь душат народ без жалости. — Масхуд зло сплюнул в огонь и, помолчав немного и убедившись, что его слушают, заговорил снова. — И участки они взяли силой… Да, известное дело, аллах создаст всех людей разными. Одному дарит он смелое волчье сердце, а другого делает похожим на слабую женщину… Однако не бог делит между людьми землю. Клянусь, никто такого не видел!..

Ну вот и думаю я себе: если отняты у нас пастбища силой кинжала, так почему нельзя силой отобрать их обратно? Это справедливо. Нужна только смелость… Разве кто-либо из нас не знает, что Зольские пастбища принадлежат всему обществу, что они наши? Слава аллаху, все знаем. И что было бы, если б мы уступили? Когда-нибудь помирать придется, а детям нашим никто об этих землях и слова вымолвить не позволит. Так и будут молчать, вроде рот мукою набит. «Не морочьте голову, — скажут им, — пастбища эти еще деды наши завоевали силой кинжала!» И взглянуть на Золку не дадут нашим детям! Вот и выходит, что на силе весь свет издержится!..

Скотоводы, сидевшие у очага и слушавшие Масхуда, не нашлись, что ответить. Да и не искали они ответа: все, что говорил пастух, было правдой.

И не одному ему приходили в голову подобные мысли. Удивительным было другое: никогда прежде ни один из них не представлял себе все это так ясно и просто, как теперь, после искренних, идущих от самого сердца слов их товарища. Пожалуй, не представлял и сам Масхуд, и лишь теперь к нему пришло нежданное и необъяснимое озарение, словно мелькнул где-то вдали яркий свет и осветил на миг окружающий его непроглядный мрак. Масхуд не знал, откуда и почему пришел этот свет… — И не думал об этом.

— Твоя правда, Масхуд, — первым прервал затянувшееся молчание Бетал. — Умирающий с голоду умирает потому, что он трус. И мир переполнен голодными. Все было бы иначе, если б они объединились в один добрый кулак… И страшен был бы удар этого кулака…

— Чем прибегать к силе, лучше решить дело миром. Так, кажется, говаривали наши предки, — вмешался молчавший до сих пор Исмел.

— Пока народный кулак не ударит по несправедливости, не будет никому мира, Исмел, — убежденно сказал Калмыков. — Без кулака на этой земле порядка не наведешь.