Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове) - [32]

— Назад!

— На-а-зад!!

Впереди стада шли люди, вооруженные как попало: кто с допотопным кремневым ружьем, которое брали на пастбища, чтобы пугать по ночам волков, кто с обыкновенным охотничьим ружьем, а кто и вовсе ни с чем. Их толкали вперед на казачьи штыки и нагайки долго сдерживаемые гнев и ненависть к тем, кто совершил над ними еще одну несправедливость. Едва они подошли к казачьей цепи, как один из казаков, не ожидая команды, вскинул карабин и, не целясь, выстрелил. Пуля попала в голову белолобому вожаку. Бугай остановился, как вкопанный, взревел и ринулся вперед, на обидчика. Цепь дрогнула и порвалась. Сделав несколько неверных шагов, смертельно раненный бык с ревом рухнул на краю дороги.

— А-а-а! Бейте их! Бейте!

Крестьяне бросились вперед. Прогремело несколько выстрелов.

Поток захлестнул стражников и казаков.

Все смешалось — выстрелы, крики, шум рукопашной схватки. В ход пошли камни, палки и кулаки.

Многие в тот памятный день были ранены, а иные навсегда остались лежать в ущелье Малки.

Час спустя ничто уже не напоминало о недавно разыгравшейся здесь трагедии. Нескончаемой серой лентой потянулись по свободной теперь дороге стада, отары и табуны. К закату они уже мирно пощипывали траву на благодатной зеленой Золке.

Каждый занимал свое прошлогоднее место, словно бы ничего не случилось. Вспыхивали огоньки вечерних костров, закипало варево в закопченных чугунных котлах, негромко переговаривались, устраиваясь на ночлег, намаявшиеся за день люди, несказанно гордые своей первой победой, которая так нелегко и недешево им сегодня досталась.

Все — как обычно. Начиналась привычная жизнь на пастбищах. Однако…

* * *

В тот момент, когда разъярённая толпа крестьян-скотоводов смела казачью цепь, преградившую им дорогу на Вольские пастбища, Клишбиев понял, что лучший выход для него в создавшемся положении — вернуться за подкреплением.

Он вскочил на коня и вместе с единственным оказавшимся возле него казаком ускакал вперед. Кое-как они спустились с обрыва и, переправившись через Малку, поехали по направлению к Пятигорску.

В пути полковнику встретился возвращавшийся с пятигорского базара мулла из селения Хасанби.

Эфенди был немало озадачен, увидев правителя. Клишбиев ехал рысью, нахлестывая коня. Лицо его было хмуро.

Как видно, случилось нечто необычное.

После обмена приветствиями мулла не сдержал любопытства:

— Что произошло, господин? Куда так торопишься?

— Сам-то ты откуда? — не отвечая на вопрос, недовольно буркнул полковник.

— Из Пятигорска. Небольшое торговое дело…

— Все по торговым делам шляешься, любезный. А паства твоя не хочет признавать ни корана, ни власти — бунт подняли из-за пастбищ на Золке.

— Может ли это быть? Стало быть, карта твоя бита, уважаемый? — по простоте душевной заметил эфенди.

— Много болтаешь попусту, — огрызнулся полковник. — Пусть я стану неверным, если ты сам когда-нибудь не окажешься битым. Езжай-ка лучше поскорее к своему дураку-князю и передай ему, чтобы собирал всадников. Не время теперь шутки шутить!

Мулла испуганно заморгал.

— Бога ради не гневайся… Сболтнул я по глупости. Аллах свидетель, все передам князю, как приказываешь. И сам соберусь со всадниками. Только не гневайся…

— Хорошо, эфенди, — уже спокойнее сказал Клишбиев. — Поезжай с богом. А я — в Пятигорск. Буду говорить с самим генерал-губернатором.

Не попрощавшись, он дал шпоры коню. Вслед за ним затрусил на своей кобылке казак.

Мулла еще долго стоял на дороге, глядя на широкую спину удалявшегося правителя.

— Кажется, всыпали войлочные пояса сыну Клишбиевых, — злорадно прошептал служитель аллаха. — Поделом же ему. Не будет совать нос в чужие дела. Если у него власть, то у нас — шариат. И мы тоже кое-чего стоим. И туда же — с поручениями: «Передай князю»… Не было бы общим наше дело… Что ж, пожалуй, скажу Хатакшокову…

Эфенди степенно погладил бороду и, тронув лошадь, не спеша продолжал путь. К нему снова возвратилось благодушное настроение, нарушенное было грубостью Клишбиева.

Мулла осторожно потрогал рукой притороченный к седлу мешок, в котором лежали покупки и среди них — шерстяной женский платок, подарок молодой супруге эфенди. Новую жену он ввел в свой дом недавно и теперь не без удовольствия представлял себе скорую встречу.

Если снизу окинуть взором Зольские пастбища, то многочисленные кошары, раскинувшиеся по зеленым склонам, напоминают плетеные корзинки, в которых наседки обычно высиживают цыплят.

Покосившиеся, сплетенные из веток и камыша еще во времена оны, кошары наполовину сгнили, но кое-как держались и по-прежнему давали скотоводам приют и кров на все лето. В большинстве из них не было дымоходных труб, — дым очагов, просачиваясь сквозь дырявую крышу, курился над ней слоистым сизым войлоком и медленно таял в воздухе.

Жалкое стойбище бедняков-скотоводов. Но и ему они были рады, наивно уверовав в свою окончательную победу и в то, что отныне никто не посмеет потревожить их здесь, на земле отцов и дедов.

Главное, что занимало сейчас их помыслы, это как бы поинтереснее и поярче рассказать обо всем, что произошло утром: как свистели по ущельям казацкие пули, как разомкнулась под натиском простых горцев казачья цепь, как была силой открыта дорога на Золку.