Водителям горных троллейбусов - [9]

Но командир отвечает за всех, и когда начинается непонятная канонада, снаряды падают уже за околицей деревни, а связи со штабом почему-то нет, лейтенант  лезет с биноклем на самое высокое дерево для выяснения обстановки. Солнечный луч,  оптика, блеснувшее стекло бинокля — немцы засекают цель, следующий снаряд ложится почти точно. Рядом с деревом вырастает второе — из  осколков и земли, ударная волна сшибает наблюдателя с ветки. Лейтенанту повезло — , хотя и без сознания. Осколочное ранение, полгода госпиталя, рука не действует, отправка в тыл — в Среднюю Азию, в училище, готовить молодых офицеров. Это приказ, ты здесь нужен больше, кадры решают все. На фронт больше не взяли, хотя рвался, заявления писал. Хотел отомстить за семью — ленинградец. Но подчинился приказу — вот и считал себя всю жизнь виноватым.

Звонили недавно из военкомата.

— Ваш отец воевал в ноябре сорок первого? Составляем список, кому положены подарки в честь обороны Москвы.

— Нет, он был ранен раньше — в августе, под Брянском.

— Тогда не положено. Вычеркиваем.

Ему про звонок не сказала, но он счел бы дискриминацию справедливой. Подумаешь, герой — два месяца только и был на фронте. А Средняя Азия — тыл. Жара, пыль, скорпионы, фаланги и снова госпиталь — на сей раз малярия, но это совсем другая история.

Медсестра Фаина, неопределенного возраста мечта поэта, пробегает мимо, щеголяя розовыми (опять!) брючками и стуча каблуками белых сабо. Мне очень нравятся цвет ее помады и золотые цепочки на шее, они будто излучают уют и тепло, и больничная атмосфера становится похожей  домашнюю. Сладкая, сладкая  речь — во рту халва. Действует на меня .

— Деда бы вымыть пора, — советует Фаина. — Давайте, а?

Соглашаюсь и сую ей в карман деньги.

— Я и побрить могу. И постричь.

Добавляю.

— Вы не волнуйтесь, все будет в лучшем виде! —   красавица лучезарно улыбается. Я ей верю. У нее очень красивая помада.

О множественности миров

Ну да, они существуют параллельно, как волокна, сплетенные в канат.

Вроде бы живешь внутри своего волокна, от остальных отгораживаясь — ! Не дадут отгородиться!

Иду с приятелем  Тверской — он хихикает: «На этом углу мне всегда девочек предлагают». Блин, каких еще девочек?! Для меня это место знаковое — там, за углом, кафе «Десерт», где благородные дамы раз в месяц пьют  и собирают денежку на онкологических детей. А тут — «девочек»… Тьфу! Фантомы какие-то! , смеется он, это твои благотворительные дамы — фантомы.

Или вот любимая дача — что может быть реальнее цветов? Но развалившееся крыльцо — доски уже месяц валяются, а главный строитель-таджик отбыл на родину — сказал, на свадьбу дочери. А ты и поверила! — ехидничает соседка. У нее в голове совсем другая реальность, в которой на территории нашего садового товарищества соперничают две таджикские мафии, а  их главный  — сын местного лесника, он их стравливает и на этом имеет немалый куш. А я-то надеялась, что Саид с дочкиной свадьбы вернется и крылечко достроит! А он в бегах от ! Или это не наяву происходит, а только в  реальности?

А у водителя негабаритного прицепа мало того, что свои собственные мировые константы, но и топология пространства сильно отлична моей. Он в своей вселенной вполне успешно вписался в поворот дачных улиц, но заборчик-то мой снес и смылся! Так что в его реальности он победитель, а я в своей — .

У бедного отца в голове — своя реальность. Вчера встретил возмущенными криками:

— Где водители горных троллейбусов прячут горючее?!

— Я про них ничего не знаю! — пытаюсь остановить лавину.

Обижается:

— Скрываешь? Ты же сама их водишь!

Значит, существует и такое мироздание, в котором я — водитель горных троллейбусов? А вдруг отца и не надо лечить, из той реальности вытаскивать? Вдруг ему там хорошо? Может, и мне бы там хорошо было?

Еду домой в задумчивости, ливень хлещет — а по кромке Измайловского лесопарка идет совершенно голая девушка с распущенными (сухими!) волосами. Величаво так идет, с эзотерическим выражением лица. А эта, интересно, в каких мирах сейчас пребывает?

Не знаю, как это все совмещать в своей голове… И надо ли?

Витаминами и лекарствами его накололи, выглядит окрепшим, но вставать с постели совсем не желает. Сердобольная медсестра Таня несколько раз пыталась поставить его на ноги — заходится в крике, как младенец,  синеет. Таня отступает.

— Плохо! — говорит она мне. — С ногами-то все в порядке, но сам не хочет. А нельзя старому человеку лежать — пойдет застой, долго не протянет.

Хотели на коляску посадить, вывезти в садик погулять — не справились. — Не ! Уйдите!

Отбивается яростно — откуда силы только берутся.

Со зрением тоже непонятно. Резко стало падать после маминой смерти. Три операции сделали в хорошей клинике, хрусталик поставили израильский — врачи говорят, все прошло удачно, остатки зрения удалось спасти. Очки прописали новые.

А он — не видит.

Может, причина тоже в голове — он без мамы эту жизнь просто знать не хочет. А видит совсем иное:

— Лариса, смотри, смотри, вон мама! Да вот же она, в дверях стоит!