Во вторник на мосту - [7]

А потом берет меня за руку, разворачивая в сторону выхода.

— Поехали домой, — говорит, ища в кармане ключи от машины.

Темно-зеленые глаза влажнеют, но одновременно с этим и наливаются кровью. Страшная и непонятная смесь обращается ко мне. Требует принять её. Сегодня. Сейчас.

— С удовольствием, — шепотом отвечаю я, приподнявшись на цыпочках и притронувшись к его губам — сухим, побледневшим — ещё раз. Контрольный.

В этот раз все проходит немного иначе, чем в предыдущий. В этот раз в движениях Эдварда нет нежности и слаженности, нет недосказанности. Он берет то, что ему причитается, что ему принадлежит. Нет необходимости играть роли и изображать что-то.

Мужчина будто бы выпускает наружу отчаянье, которое скопилось внутри. С каждым его движением, с каждым поцелуем, оно все явнее, все горше. Я чувствую это и не сопротивляюсь. Мне приятны и его присутствие, и его близость. В любом виде. Всегда.

Через час мы вдвоем лежим на подушках, молча прикасаясь друг к другу. Сначала плечи, потом грудь… я перебираюсь на его плечо, в стремлении не тянуться так далеко к лицу. Впервые открыто прикасаюсь к шраму. Его розоватая полоска выделяется на фоне остальной кожи. Эдвард хмурится, но моей руки не убирает.

— Никогда не задавай мне вопросов, — произносит он ровным, спокойным голосом. Но уверенным. И даже, наверное, жестким.

— Нет…

— Да. Если тебе ещё хочется, чтобы мы встречались, — обрывает он. — Никакой самодеятельности. Никакого упрямства.

— Но ты же задаешь, — обиженно бормочу я. Но если честно, больше всего боюсь, что сейчас он отстранится.

— Только нейтральные и по делу, — объясняет Коршун, — «как дела», «как погода», «почему ты выбрала это платье» — такие тоже можешь спрашивать.

— Я угроза для твоей личной жизни? — не могу удержаться от улыбки. Звучит по-идиотски.

— Белла, — а вот Эдварду не до смеха. Моя веселость, кажется, и вовсе раздражает его, — давай без остроумия, пожалуйста.

Я опускаю глаза, прикусывая губу. Все оказалось куда серьезнее, чем я думала. Особенно что касается моих собственных чувств. Почему-то его просьба не лезть глубже, чем на пару сантиметров, больно колет. Мне это действительно так нужно?..

— Ладно.

— Вот и хорошо, — он, похоже, испытывает облегчение от моего ответа, — поверь, так будет лучше. Я не хочу никаких других отношений, кроме этих, — его палец очерчивает контур моей левой груди, отчего тысяча мурашек тут же просыпается от своего короткого сна. — И это неизменно, Белла.

Вполне ясно. Даже больше того.

— Ладно, — соглашаюсь дважды одним и тем же словом. Фантазии на большее не хватает.

Прижимаюсь к его телу крепче, рукам позволяю даже обнять мужчину. Вздыхаю и наслаждаюсь тем, что могу его касаться и засыпать вот так. Даже одну ночь в неделю.

— Эдвард, — тихонько зову, проваливаясь в сон.

— М-мм?

— Ты можешь меня спрашивать… о чем угодно. Я тебе отвечу.

Этой ночью меня будит жажда. Я хочу пить так, что кажется, будто в горле настоящая пустыня. Наверное, лукум так часто и в таких количествах неблагоприятно влияет на мой организм.

Я осторожно выпутываюсь из рук Эдварда, все ещё спящего, выбираясь из постели. Надеваю на ноги тапочки-кролики, купленные когда-то на распродаже, и уже собираясь идти за водой, на секунду оглядываюсь назад, на мужчину.

Он спит… по-детски, иначе и не назовешь. Свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку, тихонько посапывает, устроившись почти на самом краю подушки. А одеяло, которым мы оба были укрыты, едва прикрывает его плечи.

Я улыбаюсь. Тепло, так, как давно не улыбалась. Эта картинка меня трогает.

Тихонько, чтобы не потревожить своего Коршуна, забираю с прикроватной тумбочки клочок бумажки, на котором писала что-то пару дней назад, и ручку, лежащую там же. Уже на кухне, под неярким светом вытяжки, пишу крохотную записку на чистом пространстве листа.

«Во вторник на мосту, Эдвард. Пожалуйста».

Отрываю нужную часть. Сгибаю квадратиком. И, глотнув воды, гашу свет.

В прихожей его черное пальто единственное, что висит на крючке. Поэтому его и несложно найти. Я опускаю записку в карман и возвращаюсь в спальню. Так же тихо.

Эдвард немного хмурится, когда я сажусь на кровать, а затем устраиваюсь в его объятьях.

— Коршун, — тихонько шепчу я, чмокнув его в лоб, — спокойной ночи…

И подтягиваю одеяло повыше, чтобы и ему тоже было тепло.

* * *

Следующий вторник приходится на четвертое сентября — день сдачи нашего проекта. А потому к мосту я успеваю попасть лишь к девяти часам. И все равно лелею надежду, что спешу не напрасно. Что он будет меня ждать.

Ни номера телефона, ни адреса, ни хоть чего-нибудь, благодаря чему можно связаться, у нас нет. Только парк. Только мост. Только вечер вторника…

Я не щажу каблуков, которые скользят по мокрому после недавнего дождя асфальту, я не щажу полов длинной юбки, преступно волочащейся по грязной земле, и уж точно не думаю о том, что воздух в легких может кончиться. Я бегу. Я хочу его увидеть.

Все-таки, несмотря на всю жизненную несправедливость, иногда судьба делает нам подарки и дает желаемое, не проведя через череду трудностей. Захотел — получил. Так тоже бывает.

Я вижу Эдварда сразу, как только выхожу на ту дорожку, что ведет к мосту. Я вижу, как он, сжав ладонями перила, в напряженной позе стоит и смотрит на воду, лениво текущую под тяжелыми досками. На нем все то же хорошо знакомое черное пальто. Похоже, оно отведено специально под наши встречи. Как и мое, впрочем.