Во вторник на мосту - [6]

— Попыток больше не было?

— Это была игра, — неловко признаюсь я.

— Плохая игра, — его губы сжимаются в тонкую полоску, — недопустимая, Белла.

Я киваю. Я чувствую себя ребенком, нашкодившим перед взрослым. Порой мне кажется, что все, что бы ни сказал этот мужчина, станет для меня непреложной истиной. Ощущение страшное, но пьянящее. Есть люди, от которых хочется зависеть целиком и полностью. Отдаться раз и навсегда. Без оглядки.

— А где же сладости, Белла? И сахарная пудра? — он поддразнивает меня так умело, что удается даже улыбнуться. А уж от того, что его палец очерчивает контур моей нижней губы, по животу порхают бабочки. Со мной так было лишь однажды. С Виктором.

— Я забыла… — шепчу, не до конца отдавая себе отчет, о чем мы говорим.

— Нельзя забывать то, что делает тебя собой, — недовольно бормочет Эдвард, чуточку прищурившись. Отходит на шаг. Достает из кармана маленькую коробочку. Рахат-лукум. Точь-в-точь такой, который я покупала.

— Волшебник…

— Наблюдатель, — исправляет он, ногтем вспарывая тонкую упаковку, — по кусочку?

Мы стоим на мосту, смотрим на луну — убывающую — и едим лукум, принесенный Эдвардом. Ему не нравится, но есть не перестает. Вместе со мной, кусочек за кусочком…

— Слишком сладкий? — интересуюсь я.

— Слишком далекий, — он качает головой, — мне ближе шоколадные печенья…

Я хихикаю. Он — следом за мной.

Господи, мне двадцать семь лет, шесть из которых прошли в беспрерывном и, как казалось, безвыходном подневольном положении. Я чувствовала свою вину за смерть Алека, я ненавидела за случившееся Виктора, и меня угнетал, до глубины души раня, тот факт, что мама смогла так легко вычеркнуть меня из своей жизни. Первый год, второй… но на третий — хоть разговор? Мой поступок безответственен и непростителен, но она ведь мама… и моя, не только Алека. Двойные стандарты. Менее сильная любовь.

А сейчас мне хорошо и спокойно. Мне спокойно с мужчиной, которого я знаю ровно одну неделю и знакомство с которым началось с пощечин. Я провела с ним ночь, а кажется, что не меньше нескольких лет. Я никогда не верила, никогда не думала, что можно испытать нечто подобное. Это ведь за гранью правильных отношений, за гранью нормальных ценностей — считать центром мироздания человека, с которым был лишь один секс. Великолепный секс… но всего лишь это. Ничего более. «Какие разные у людей вкусы».

— Почему ты пришла? — у Эдварда прекрасно получается задавать вопрос неожиданно и быстро. Легко. В этот раз, впрочем, лукум я из рук не выпускаю.

— Ты велел, — чистая правда? Ну, почти… я сама себе велела, как только увидела его. И утром эта уверенность лишь окрепла.

— То есть, на маньяка я не похож?

— Похож, — я отвечаю без улыбки. Правдиво.

— Скорее уж на пирата, — он проводит пальцем вдоль своего шрама, хмыкнув.

— Какая разница, кто мы есть? — риторически замечаю я, всем видом стараясь показать, что его лицо целиком и полностью устраивает меня. Со всеми недостатками.

Ненадолго Эдвард замолкает. Думает о чем-то своем.

— И ты ни капли не боишься? — в его голосе сомнение. Вполне логичное, конечно же.

— Не боюсь.

— Ты точно не куришь? — он вопросительно изгибает бровь, глядя на меня, как на невиданное создание. В глазах, впрочем, пылают знакомые искорки.

— Нет, — честно отвечаю, своей рукой, легонько, минуя коробочку со сладостями, прикасаясь к его ладони. Почти сразу же чувствую ток, пробежавший по венам. И почему-то внутри зреет уверенность, что Эдвард ощущает то же самое.

Проходит не больше пяти секунд, как он прижимает меня к себе, вынуждая спиной вжаться в перила моста. Держит крепко, как я и хочу, целует сильно и яростно, гранича с грубостью. Его руки на моей талии, но к пальто не прикасаются. У них нет разрешения.

Я с радостью даю его. С нетерпением, выгнувшись навстречу требовательным губам и поддавшись желанию, которое и под страхом смерти не соглашусь погасить. Огонь, вспыхивающий мгновенно, ничуть не хуже того, что разгорается медленно.

— Терпение…

— М-м-м, — кусаю губы, не желая даже слышать это слово, — никакого терпения.

Правой рукой, смелея, обвиваю его шею. Слышу, как пульсирует синяя венка под пальцами. И улыбаюсь. У Эдварда тоже его не осталось…

Впрочем, прелесть момента рушится довольно скоро. Телефонным звонком, предвещающая который вибрация слышится на мгновенье раньше. Тяжело дыша, Коршун с трудом отрывается от меня, оставляя в покое губы. Морщится едва ли не от боли, разжимая пальцы, стиснувшие мою ладонь. Он снова краснеет. Снова от злости.

— Да! — грубо рявкает в трубку, принимая вызов. Прикрывает глаза, стараясь унять дыхание. На меня специально не смотрит — пальто снова расстегнуто.

— Какого черта? Нет! Нет и нет! — звонок кончается. Больше по телефону он не говорит.

Резко выдохнув, Эдвард что есть сил ударяет сжатым кулаком по перилам. Злость вытекает из него самым настоящим ядом. Пугающим.

— Кто это? — осторожно спрашиваю я.

— Молчи, — велит, не поднимая взгляда. Права знать у меня нет и не будет.

…Через какое-то время ему становится легче. Постепенно, но становится. Удается даже успокоиться.

Подняв голову, он с шипением втягивает в себя воздух, тут же выдыхая его. И ещё раз.