Вертер Ниланд - [4]
— Да, — сказал я, — а день там стоит, дата?
— Нет, — сказала она, — это все, разумеется, в шутку. Тут недавно был кое-кто, и он сказал, как здорово, что это все записано. Кто это был, а, Вертер?
Тот задумался. Мы, все трое, стояли молча.
— Пойдемте внутрь, — сказала она и подтолкнула нас в соседнюю комнату; там не было ничего, кроме стола с сеткой для пинг-понга и четырех кресел. Я оставался стоять в нерешительности, поскольку не знал, проходить ли нам дальше, в комнату окнами на улицу, — раздвижные двери в нее были открыты, — но невысокий человечек, сидевший к нам спиной в красном плюшевом кресле, поманил нас. Это был отец Вертера.
Я заметил его, лишь когда он пошевелился.
— Давайте-давайте, Вертер, заходите и садитесь, — сказал он, — только смотрите, что делаете. — У него было обветренное, желтоватое морщинистое лицо и низкие брови. Серые глаза казались не то усталыми, не то печальными. Создавалось впечатление, что он говорит через силу, словно это его изнуряет. Плечи были узкими. Я решил, что он ниже ростом, чем мать Вертера.
Он определенно не занимался ничем, кроме размышлений, поскольку на круглом столике перед ним не было ни книг, ни газет, и он не курил. Я не знал, подавать ли ему руку, и посему, беспомощно потоптавшись на месте, уселся в одно из кресел. Вертер остался стоять у окна.
Если помещение, через которое мы вошли, было почти пусто (лишь тонкий коврик на полу), эта комната оказалась набита вещами: по меньшей мере шесть столиков, покрытых кружевными салфетками, скамейки и подставки для ног; повсюду, где только можно, лежали вязаные крючком подушки. Обои были темные, с рисунком из крупных коричневых осейних листьев. Висели штук восемь светильников: два металлических, два — вырезанных лобзиком, в виде остроконечных колпаков, и четыре цилиндрических, из пергаментной бумаги, с рисунком в виде парусников. На каминной полке, над очагом, — от исходящего от него тепла трепыхалась салфетка, — между двумя гномиками, пастушкой и грибом из фарфора стояла медная статуэтка обнаженного рабочего с молотом через плечо.
— Только ручки кресла ногтями не царапайте, — сказала мать Вертера. Она вернулась в кухню.
— Ты ходишь в ту же школу, что и Вертер? — спросил его отец.
— Нет, — отвечал я, — я просто его друг, надеюсь. — В этот момент в комнату ворвалось солнце и ярко осветило его голову и тонкую шею, также покрытую морщинами. Среди волос виднелась небольшая плешь, кожа там была в струпьях и казалась воспаленной. При виде ее я ощутил смешанное чувство ненависти и сострадания.
Вертер отошел от окна.
— Вот школу закончу, пойду на литературно-экономический, в ВГШ[1], — сказал он. — А чему там вообще учат?
— Всяким языкам, — сказал его отец. — Прежде всего языкам.
— Каким языкам? — продолжал расспрашивать Вертер.
— Французскому, немецкому и английскому, — кратко ответил человечек. Руки его двигались по сторонам кресла, словно пощипывая материю. Я заметил, что кожа со внутренней стороны его туфель отстала от подошвы.
— И совсем никакого эсперанто? — спросил Вертер. Его отец лишь покачал головой.
— А что это, вообще говоря, за язык такой? — спросил я, обращаясь и к Вертеру, и к его отцу.
Тот выпрямился и сурово взглянул мне в глаза.
— Ты в самом деле хочешь знать, или так просто, любопытствуешь? — спросил он. — Если ты действительно интересуешься, я тебе расскажу.
— Да, я очень хочу знать, — сказал я.
Он опять с некоторым сомнением посмотрел на меня.
— В прошлом веке, — сказал он тогда, — если хочешь точно знать, то в 1887 году, один очень большой человек — я не имею в виду, что он был высокий, а хочу сказать, он был очень крупный ученый — он составил этот язык из всяких разных других. Вертер, ты же знаешь, кто это такой.
— Заделгоф, — сказал Вертер.
— Доктор Заменгоф, — поправил его отец. — Людвик Лазарь Заменгоф. Если тебя заинтересовало, я еще больше расскажу. Этот человек жил в Белостоке, в русской Польше. Там говорят на четырех, а то и пяти языках. И он решил положить конец путанице, и составил мировой язык, эсперанто. Он из каждого языка взял понемногу. «И» — это «кай», для примера. «Кай» взято из греческого. Вот так он это сделал.
— Табличка на двери, со звездочкой, это оттуда, — сказал Вертер.
— Если кто-то приезжает из другой страны, и он учил эсперанто, мы можем разговаривать и понимать друг друга, — продолжал его отец. — Это великое достижение доктора Заменгофа. — Он замолчал. — Но все еще слишком мало тех, кто хотел бы взяться за это дело, — сказал он задумчиво, как бы про себя. — Потому что я слишком часто встречаю знакомых, которые меня об этом расспрашивают. Но когда я им говорю: идите, учите язык, они этого не делают. Слишком трудно запоминать все эти слова, говорят они.
Он зажал руки в коленях и уставился на ковер.
— А ты хочешь учить язык? — внезапно спросил он меня.
— Не знаю, — ответил я. — Я не знаю, смогу ли я.
— Не обязательно начинать сразу, — сказал он, — а вот если я тебе сейчас дам брошюру — это такая маленькая книжка — ты же разберешься, что к чему?
— Не знаю, — сказал я.
— Это не эсперанто, — продолжал он, — там просто написано, как доктор Заменгоф это все придумал. Очень интересно. Я тебе сейчас ее дам; но ты отдашь обратно? Потому что для тех, кто хочет купить, она стоит пятнадцать центов. — На мгновение мне показалось, что он собирается встать и отыскать брошюру, но он остался сидеть.
«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.
Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.
В этом романе Народный писатель Герард Реве размышляет о том, каким неслыханным грешником он рожден, делится опытом проживания в туристическом лагере, рассказывает историю о плотской любви с уродливым кондитером и получении диковинных сластей, посещает гробовщика, раскрывает тайну юности, предается воспоминаниям о сношениях с братом и непростительном акте с юной пленницей, наносит визит во дворец, сообщает Королеве о смерти двух товарищей по оружию, получает из рук Ее Светлости высокую награду, но не решается поведать о непроизносимом и внезапно оказывается лицом к лицу со своим греховным прошлым.
Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.
Геннадий Александрович Исиков – известный писатель, член Российского Союза писателей, кандидат в члены Интернационального Союза писателей, победитель многих литературных конкурсов. Книга «Наследники Дерсу» – одно из лучших произведений автора, не зря отрывок из нее включен в «Хрестоматию для старшего школьного возраста „Мир глазами современных писателей“» в серии «Писатели ХХI века», «Современники и классики». Роман, написанный в лучших традициях советской классической прозы, переносит читателя во времена великой эпохи развитого социализма в нашей стране.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новиков Анатолий Иванович родился в 1943 г. в городе Норильске. Рано начал трудовой путь. Работал фрезеровщиком па заводах Саратова и Ленинграда, техником-путейцем в Вологде, радиотехником в свердловском аэропорту. Отслужил в армии, закончил университет, теперь — журналист. «Третий номер» — первая журнальная публикация.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Несмотря на название «Кровь на полу в столовой», это не детектив. Гертруда Стайн — шифровальщик и экспериментатор, пишущий о себе и одновременно обо всем на свете. Подоплеку книги невозможно понять, не прочтя предисловие американского издателя, где рассказывается о запутанной биографической основе этого произведения.«Я попыталась сама написать детектив ну не то чтобы прямо так взять и написать, потому что попытка есть пытка, но попыталась написать. Название было хорошее, он назывался кровь на полу в столовой и как раз об этом там, и шла речь, но только трупа там не было и расследование велось в широком смысле слова.
Книга «Пустой амулет» завершает собрание рассказов Пола Боулза. Место действия — не только Марокко, но и другие страны, которые Боулз, страстный путешественник, посещал: Тайланд, Мали, Шри-Ланка.«Пустой амулет» — это сборник самых поздних рассказов писателя. Пол Боулз стал сухим и очень точным. Его тексты последних лет — это модернистские притчи с набором традиционных тем: любовь, преданность, воровство. Но появилось и что-то характерно новое — иллюзорность. Действительно, когда достигаешь точки, возврат из которой уже не возможен, в принципе-то, можно умереть.
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.