Великие заговоры - [98]

Папа был в высшей степени скандализирован радушным приемом, оказанным еретику и мятежнику, и выразил по этому поводу свое глубокое негодование. Письмо, написанное им в Неаполь, произвело ожидаемый эффект: Риенци покинул город и два года после этого скитался по разным уголкам Италии под чужим именем, и хотя в это время все оставили его, он ни на минуту не терял из виду планов своего будущего восстановления. Воспользовавшись празднествами и торжествами святого юбилейного года, он тайно вернулся в Рим и вновь начал уже знакомую ему агитационную работу. За все то время, пока он был в городе, в Риме произошло несколько волнений, впрочем, довольно быстро подавленных. Подозревали, что главным виновником их был именно Риенци.

Однако несмотря на постепенно возвращающееся к нему расположение римлян, он хорошо понимал, что в нынешних условиях ему нелегко будет преуспеть. Раздраженный и отчасти разочарованный неудачами, видя тщетность всех своих попыток, он принял решение очень своеобразное — ехать в Прагу к императору Священной Римской империи Карлу IV, которого в свое время отважно вызывал на суд в собственный трибунал. Риенци был убежден в том, что этот государь, тронутый искренностью слов, с которыми он бросится к его ногам, проявит милосердие и дарует ему свое покровительство. В надежде на это приехал он в Богемию, прибыл в Прагу, предстал перед Карлом, бросился ему в ноги и промолвил: «Государь, вы видите перед собой того самого Николу ди Риенци, которому выпало счастье дать свободу римлянам и править ими по законам справедливости. Среди подданных моих видел я Тоскану и римскую Кампанью, морские берега и далекие горы. Я унизил грандов и избавил страну от их злоупотреблений и каленым железом клеймил и изгонял пороки, которые сам Господь вложил им в руку; но под конец несправедливость моих врагов возобладала, и я был изгнан из Рима. Во всех своих несчастьях я виню прежде всего одного себя: если бы я, как прежде, сурово карал преступников, небо никогда не оставило бы меня. Вынужденный бежать из своей неблагодарной родины, думал я и даже был уверен, что должен искать надежного убежища не где-нибудь, а подле справедливого и могущественного монарха, с которым имею честь быть связанным тесными узами родства, являясь родным сыном ныне покойного императора Генриха. Таким образом, имею я все основания надеяться на то, что государь, предназначенный самим небом для того, чтобы карать тиранов и тиранию, пожелает стать защитником и покровителем человека, которого сам Бог избрал своим орудием для истребления угнетателей римского народа».

Карл был потрясен и в то же время восхищен дерзкой отвагой и бесстыдством ди Риенци, который имел наглость называть себя его родственником, но, взволнованный искренностью, с какой он говорил с ним, своим врагом, не мог удержаться и дружески не подать ему руки, которую Риенци принял с должным беглецу и изгою почтением.

Когда Кола ди Риенци принимал решение ехать в Прагу, он хорошо понимал, что идет на риск, ибо Карл IV был обязан папе своими восхождением на престол и не упустил бы случая выслужиться перед римским понтификом в Авиньоне. Кроме того, Карл IV знал, что. папа повсюду искал человека, лелеявшего планы вновь овладеть Римом и Италией, чтобы раз и навсегда разделаться с ним. Но Риенци именно этого и ожидал — он хотел, чтобы его передали в руки церкви, силой отправив в Авиньон, ибо считал, что это будет самым надежным средством на пути к былому могуществу и славе. Предположение странное, но для него характерное и, самое главное, вполне оправдавшееся впоследствии. Риенци привык побеждать, пользуясь экстравагантными способами, диаметрально противоположным всем правилам классической и традиционной политики. В дальнейшем мы увидим, ошибался ли он на сей счет.

Итак, он прямо заявил императору, что нисколько не боится поездки в Авиньон и даже, более того, сам на ней настаивает.

А Карл, необыкновенно довольный тем, что так удачно и быстро согласовал личные интересы со своей честью и славой, радостно одобрил желания своего пленника[166]. Толпы людей стекались в Прагу, столицу империи Карла IV, посмотреть вблизи на итальянское чудо. И желание видеть столь знаменитого человека, о котором повсюду рассказывали всяческие чудеса и небылицы, постоянно привлекало в его дом самых известных вельмож, ученых, писателей и поэтов, художников и монахов. Все хотели слышать его, вступать с ним в спор. Обширность его познаний и легкость, с какой изъяснялся он на латыни, вызывали всеобщее изумление и восхищение. Его память, хранившая все самые великие деяния прошлого, всегда помогала находить самые убедительные, живописные примеры и к месту приводить их в споре; мысли, порождаемые глубиной и силой его оригинального разума, облекаясь в живые и естественные формы слова, позволяли всем присутствующим заключить, что перед ними ум необыкновенный, подлинное чудо человеческой природы.

Но в то время, как им так восхищалась Прага, в которой даже гранды ласково и любезно встречали его, совсем другой прием ожидал его в Авиньоне. Трудно представить себе радость, которую испытал папа, когда узнал, что в его руки передают человека, причинившего ему столько неприятностей. Наконец-то знаменитый Кола ди Риенци, или раб божий Никола ди Лоренцо Габ-рини, был препровожден во дворец Верховного Понтифика, к папскому двору в Авиньоне.