В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком - [29]

Программа приема включала в себя небольшую дозу вежливости, еще меньшую — гостеприимства и исчерпывающий, но сухой разговор. Принципиальное решение вопроса происходило у капитана, детальные доработки — с одним из штурманов. Задержка визитеров в капитанской каюте и попытки, разговоров на вольные темы пресекались крепким рукопожатием капитана и демонстративным раскрытием двери.

Во всей фигуре Сомова была подчеркнутая деловая решительность. В качестве предисловия к разговору он всегда произносил: «Прошу возможно короче, мне некогда». Общий ход визита шел по отработанной схеме: холодная встреча, сдержанный прием и почти радостное расставание. Штурманы «Оки» процедуру таких приемов окрестили «программой номер раз».

С лицами значительными, с начальством более крупного масштаба дело обстояло хуже; здесь время визита и внимание капитана лимитировалось уже самим начальством. Дозировка вежливости и формы гостеприимства определялись должностным положением начальника и тем потенциалом неприятностей, которым он располагал применительно к «Оке» и ее капитану. Прием начальства судовые штурманы называли «программой номер два».

Визиты этой короткой стоянки протекали в основном по «программе номер раз». По второй программе принимался только начальник морской инспекции. Для создания соответствующих условий этого приема подступы к капитанской каюте строго охранялись от посягательств других визитеров. За час с небольшим буфетчица трижды поднималась в каюту капитана с подносом под белой накрахмаленной салфеткой.

В процессе интимного завтрака Александру Александровичу пришлось закусить три микрорюмки коньяку неожиданным упреком. Начальник морской инспекции ставил в вину капитану Сомову сокрытие аварии в Кильском канале. Начальник морской инспекции умел сочетать ведение не слишком приятной беседы с высокой объективностью, коньяком, лимоном, икрой и хорошо приготовленной отбивной.

К концу часового визита выяснилось, что капитан Сомов не совершал, а следовательно, и не мог скрыть не совершенных им аварий. Вся история оказалась вымыслом.

Но сочинил ее отнюдь не начальник морской инспекции, деливший трапезу с Александром Александровичем. Одна западногерманская фирма, предъявляя пароходству условный иск на полторы тысячи фунтов стерлингов, вовсе не имела в виду получение этой суммы. Иск и клеветническое письмо, сфабрикованное на основании сомнительных свидетельских показаний, представляли собой акт мести клерков этой фирмы, с давних пор не ладивших с капитаном Сомовым. Александр Александрович в деловых разговорах сдерживался как мог, но иногда и за границей — прорывалось… Так сказать, не хватало дипломатической гибкости…

Расчет клерков сводился к тому, чтобы вовлечь капитана в дебри казуистической переписки и подорвать авторитет капитана у судовладельцев. Замысел возмущал оскорбительной примитивностью.

Начальник морской инспекции, бывалый моряк, подсказал, как парировать этот удар. Александр Александрович искренне похвалил хитроумную находчивость начальника, но, одновременно, выразил сожаление, что план отражения кляузы связан с объемной писаниной.

— Ничего не поделаешь, батенька. Не умеешь ладить с проклятым капитализмом — сам и расхлебывай. Ну, благодарствую за хлеб-соль-звездочки, — поехали в пароходство. Ты сам доложи начальству ситуацию и свои соображения, а я буду присутствовать и подтверждать факты.

Оба тут же отбыли в пароходство. Вернулся Сомов на судно только вечером, усталый, злой, голодный. И сразу же дал это почувствовать каждому, кто попадался ему на глаза. Первому досталось вахтенному штурману — Володе Викторову.

— Вахтенный матрос у вас без нарукавного знака, трап коснулся настила причала, на мостике не выключен свет. Может быть, остальные недостатки вы попытаетесь обнаружить без моих замечаний? И перестаньте улыбаться! слышите? Как вы можете улыбаться, если вы на вахте да еще капитан вас отчитывает за плохое несение службы!

Володя улыбался застывшим ртом совсем не от веселья. Если Сомов обращался на «вы» и тщательно строил предложения — тут уж всегда было не до смеха. Здорово, видать, нагрели его в пароходстве, неизвестно, правда, за что.

— Я вам приказываю перестать улыбаться! Я не могу ругать человека, когда он лыбится от уха до уха! — уже кричал капитан, едва поднявшись по трапу на палубу. — Зайдите ко мне в каюту, — зло добавил он.

Володя поплелся следом за Сомовым.

— Слушайте меня внимательно, — продолжал Сомов, усаживаясь в кресло и вытирая платком багровую лысину. — Меня не интересуют ваши идеалы. Я не знаю, подражаете ли вы Швейку или Человеку, который смеется. Мне лично нужен прежде всего штурман, помощник, на которого я могу положиться хотя бы в объеме устава. На вас я не могу положиться, вы только что блестяще доказали это. Объясните, черт вас возьми, почему, подходя к судну, я вижу беспорядок, а вы, находясь здесь неотлучно, не видите его? А ведь это ваша основная обязанность, как вахтенного. Вы думаете, вам платят деньги только за умение улыбаться? Вы ошибаетесь. Видимо, вы ошиблись и в выборе профессии: вам следовало идти в цирк по клоунской части. Впрочем, может быть, это еще не поздно. Слушайте меня дальше. Я даю вам последний рейс — на тренировку и размышление. В течение этого рейса будьте любезны разучиться улыбаться на вахте. Запомните мое условие хорошенько, ясно? Идите! Постой, куда же вы, черт вас возьми? Принеси мне вахтенный и машинный журналы рейса номер семь. Буфетчице скажи, чтобы подала обед. Можно не разогревать, но быстро. Ну, что ты стоишь? марш!