Андрей Платонов
ТЮТЕНЬ, ВИТЮТЕНЬ И ПРОТЕГАЛЕН
Tютень человек не велик, с кочережку. Зимой и летом он носит варежки, сердцем добер, словом зол; в одном ухе мотается египетская серьга, шею он обматывает полотенцем или тряпочкой почище: лицом коричневый, глазами ехиден и весь похож на стервеца.
-- На глазах испекешься, -- говорили бабы, у кого грудной был.
Тютень вечно свистел на ходу, и всякая птица шарахалась от него или летела по плетням. Если вились стайкой воробьи, неслись вскачь галки, горлапанили петухи, а наседки крылепились, -- то-то идет, значит, Тютень, идет и посвистывает.
Он клал варежку в рот и свистел для своего великого удовольствия и не дулся.
Если сказать Тютню: посвисти, мол, в худую варежку чуток, то он догонит и убьет, будь ты мал, будь ты стар. Убежишь -- твое счастье.
Тютень считал себя Богом и потому был покоен, доволен и благ. На еду он не зарился, мир считал подножием своим, небо -- короной, а людей -чертями. Сатаной же Тютень считал Витютня.
-- Он, беспременно он, головастый кобель, -- думал Тютень и высвистывал стих:
Он, он, суть он,
Беспременно суть он,
Головастый кобель,
Воедин, воедин,
Воедин я бог кокетин.
Витютень был так себе человек, ростом с черпак, ведро на палке. Ведро -- это голова.
-- Это не человек, а наказание, истинный Господь, -- судили бабы, которых мало били мужья.
Витютень слышал: ладно, ладно, жабы широкие. Возьму вот, и покажу всем, что ты без исподней юбки ходишь, ведьма божья.
Витютень ходил голый, только живот обматывал рогожей, чтобы бабы не охальничали. Волоса он распускал и накладывал туда от времени до времени комья соломы и навоза -- думал, может птицы заведутся, его любимая тварь, сочтут это за гнездо; но никак того не случалось.
Считал Витютень себя пророком всякой последней, гонимой, ненавидимой всеми и пожираемой твари -- червей, мошек, рыбок, травы и таящих облаков, ибо и они пожираются в небе ветром.
Глаза его были велики, с поспевший чеснок, и в них горела неутомимая безумная любовь ко всем последним и растоптанным. Ходил он по земле и пел молитвы голубой траве и всякой трепещущей, дышащей твари, живущей один день, радостной и кроткой, познавшей все, ибо нечего тут познавать. Движется мир в свете солнца, и не может он тосковать; движутся живые по земле, и ни один не верит смерти. Один Витютень за всех все знает и скорбит. Но когда он видит божью коровку, он поет:
С дубу, с дубу, с дубу
Да опять на пень.
В песне не нужны слова, а нужна радость. Слова Витютень сочинил так, лишь бы что сказать, а пел он душой.
Раз встретил он ребятишек у леса. Встретил, напугал и долго им говорил о грядущем царстве последней твари, которая вскоре восстанет и победит все силы, ибо она кротка и тиха, знает мир, потому что любит его и не верит смерти.
-- Не будет тогда больших и умных, будут одни малые и разумные, будут одни полюбившие. И листья на деревах больше бога, который хуже сатаны. И листья ропщут только от злодея ветра, в сердце же своем они кротки и сыты самым малым.
Идет вечное царство, голубая земля нищих, умерших, позабытых. Будет всем светить не солнце, а сердце другого, ты -- мне, я -- тебе... Большие жрут всех и оттого дохнут и уничтожаются. Они едят падаль, а падаль -- их. Но вот малые, самые последние, меньше песчинок, те уже ничего не едят и ничего не хотят, смотрят без зависти и без желания на другого, в тех одних бьется настоящая жизнь, и они без слова и борьбы завоюют мир, и царство малых будет без конца и без смерти...
Витютень от радости кричал: вы еще ребята, вы малые среди людей и вы возьмете себе человеческое царство. Так и там, малые миры возьмут себе мир. Самый малый, самый гонимый, никому не ведомый, молчащий, не рожденный, тот, для кого и песчинка -- бог, тот истинный царь земли и всех звезд, потому что он последний царь, после него никого не будет, и потому он самый великий...
Был Христос, ему и сейчас еще молятся ваши отцы, он говорил: блаженны нищие духом. Но и он не понимал всего и не хотел умирать, когда умирают без слова вечером мошки, а каждая из них блаженней Христа, потому что беднее его духом.
Ребятишки сидели ни живы, ни мертвы. Сеня совсем поник и заплакал.
-- Милый мой, -- сказал Витютень и не спеша пошел дальше.
Так он ходил, говорил с людьми, за маленькими искал еще меньших, чтобы им втайне поклониться.
Есть червь, есть мошка, травка, листок, пылинка, но за ними есть еще меньшие, самые тихие и безгласные, и их искал и любил Витютень еще больше.
Витютень был рад своей радости, как и Тютень.
Тютень же хотел избить Витютня; нету царя кроме бога, бог же есть он, а Витютень -- главный черт, раз не видит бога в Тютне.
Вот какое дело. Но жили они в разных деревнях, хоть и по соседству, а никак не встречались.
А в том селе, где жил Тютень, жил глубоко под землей Протегален.
Сорок лет назад родила его мать в овине, думала, что глист вылезает, глядь -- ребенок. Это родился Протегален. До того он худ и длинен был, что мать звала его веревочкой, ветошкой, срамотой своей, на все лады, но не Ваней. А подрос Ваня, и прозвали его Протегальнем, а кто Тощей Верстой.
