В стороне от фарватера. Вымпел над клотиком - [26]

— Люська, родная, возьми меня на иждивение лет через двадцать…

— Все, Ига, молчи. Ничего не говори. Ты сейчас мне ничего не скажешь, а мне не до шуток. Правда. Лучше молчи. Если ты шутишь — значит, ты не готов к такому разговору и не знаешь, что мне ответить. И не надо сейчас, не надо. Подумай в рейсе, а потом решай. А сейчас ничего не говори. Так лучше, для нас обоих…

— Ты понимаешь, Люсь, только ты не волнуйся, пожалуйста, ты понимаешь, я часто думаю — вот взять бы тебя в море… Хотя бы месяца на три… Ты ведь часами с качелей не слезала, тебя не укачает. Вот я видел твою работу, твоих оленей видел, в лабораториях был, хоть какое-то представление имею.

— А я не имею — хочешь ты сказать? — напряженно-высоким голосом спросила Люся. — Ты хотел бы убедить меня, что море ах как прекрасно? что ты оторваться от него не можешь? что годами жить врозь ах как романтично? что я неврастеничка и сын прекрасно вырастет без тебя?

Люся встала, выпрямилась, сосредоточенно заглянула в глаза Игорю. Мгновенно, словно от нажатия какой-то внутренней пружины, она преобразилась: взрослая, потрясенная волнением женщина стояла перед Игорем. А он, в быстрые дни их свиданий, как-то и не заметил превращения… И в море он думал о жене — как о Люське, такой же молодой, бесшабашно-беззаботной, как и прежде, как в школе, как в Одессе, когда они так счастливо встретились на Приморском бульваре, как многие годы потом, когда она легко взбегала по трапу парохода, когда он был еще четвертым, третьим, вторым штурманом, когда она так стеснялась наутро выходить к завтраку в кают-компанию…

— Ты хочешь показать мне море?.. хочешь при мне объясниться ему в своей мальчишеской преданности? хочешь уверить меня, что не можешь бросить плавать? — Люся спрашивала очень спокойно, слишком спокойно.

— Люська, ну зачем ты так… — начал было Игорь Петрович.

— А я… а меня ты можешь оставить? Да какие три месяца могут меня переубедить… — Люся не могла больше говорить спокойно. Плечи ее вздрогнули, и, не в силах больше сдержаться, она упала на диван, с силой вдавив лицо в подушку.

Есть люди, не выносящие слез. При виде плачущего человека они просто теряют голову. Так некоторым становится плохо при виде пустячной царапины и капли крови. Игорь Петрович принадлежал именно к таким людям. Взглянув на разрыдавшуюся Люсю, он остолбенел, потом бросился, к ней, схватил за плечи и с силой сжал, уже не соображая, насколько сильно. Он бормотал, не слыша себя, перемешивая слова утешения, ласки и проклятий. Потом, причиняя Люсе боль, вернувшую ей некоторое самообладание, он с усилием оторвал ее лицо от дивана. Люся взглянула на него и тотчас же перестала плакать, закрыла глаза и прижалась мокрой щекой к его лицу.

Они молча и неподвижно просидели несколько минут, он — потрясенный ее внезапными слезами, она — уже раскаиваясь, что к его усталости добавила ненужное волнение.

— Ты прости меня, Карась, я ни за что бы не заревела, если б не он…

— Кто — он? — хрипло спросил Игорь Петрович, он еще плохо соображал.

— Твой сын, конечно! — почти развеселилась Люся. — Знаешь, он устраивает со мной чудеса. Я стала истеричкой и трусихой, каких поискать. Всего боюсь… Мне будет очень страшно без тебя, понимаешь?..

Игорь Петрович молча прижал ее к себе.

— Без четверти восемь, Игорь, тебе, наверное, пора?

— Да, сейчас пойду. А ты отдохни, ты же почти не спала ночь.

— Я тоже пойду. Мне нужно сегодня в лабораторию, там без меня не справятся. Я быстро, я такси возьму туда-обратно.

— Где тут найдешь такси…

— Поймаю… Ведь вы не уйдете раньше трех часов, правда?

— Вряд ли раньше. Постарайся вернуться как можно скорей… А вообще, Люсь, бросила бы ты это дело, а? Тогда бы и виделись чаще, и в другие города выбирались бы… Тем более, парня ждем…

— Ни-ни, — серьезно сказала Люся. — Ни боже мой. Ты пропадаешь в своих морях, тебя месяцами нет, а если еще и работы не будет — что же мне останется, Карась? Я даже вязать не умею и не научусь, я на такие дела ужасно тупая… По телевизору муть собачья, магнитофон надоел, — через неделю меня в сумасшедший дом упрячут, ты ж меня знаешь…

— Знаю, — засмеялся Игорь Петрович.

Они вместе вышли на палубу. Игорь Петрович проводил жену до трапа. Люся улыбнулась ему и сбежала на причал.

— Осторожней! — крикнул ей вслед Игорь Петрович. Она помахала рукой.

Карасев поднялся на ботдек, откуда была видна часть дороги к воротам порта, и грустно смотрел, как она шла по ровному асфальту. У склада она обернулась еще раз, махнула рукой и исчезла за углом. Почему-то ему пришла в голову мысль, что они больше не увидятся… Старпом ругнулся про себя — совсем раскис, в предчувствия ударился, делать тебе нечего…

— Игорь Петрович, — раздался за его спиной голос боцмана, — черт его знает, что тут со шлангами творить… Опять гнилые прислали, старье. С такими шлангами никто в море не пустит.

Все! Довольно заниматься собой, Люсей, будущим сыном… Все… Надо сообразить, где достать новые шланги, надо высушить песок, подумать и решить десятки других вопросов. До отхода «Оки» остаются считанные часы…

Мышление старпома Карасева подверглось привычному процессу расщепления. Он давно научился одновременно продумывать и решать два дела, три дела, четыре дела — сколько требовалось по обстановке. Жаль только, что Игорь Петрович, как всякий простой смертный, располагал неделимой телесной оболочкой, вечно мешавшей ему одновременно находиться хотя бы в двух-трех точках пространства… А надо бы…