Турецко-русская война 1710–1713 гг. - [5]
Во всех бедах, в том числе и в «депортациях» 1711–1712 гг. украинского народа, винит Россию историография современной Украины[35].
Можно понять, как гордость за прошлое своей нации сопрягается с отторжением истории «чужой страны». Труднее уразуметь тех, кто топчет собственную историю. Казалось бы, вписываясь в антисоветизм после 1991 г., историки-конъюнктурщики будут «превозносить» Отечество, существовавшее до 1917 г., но под нож пошла вся русская история. И дело не только в «покаянии», «информационной войне» против России и якобы потере русским народом «государственного иммунитета». Номенклатура и интеллигенция после крушения СССР стала утверждать, что катастрофа конца ХХ в. вызвана историческим наследием и ущербным «цивилизационным кодом» русского народа. «Позорна и бесталанна» будто бы вся русская история, а все войны России бездарны. Концентрат яда вылил на Отечество плодовитый публицист А. М. Буровский, писавший, что для «агрессивного москальства, опасного для всего человечества», нужна «хорошая оккупационная армия — как в Германии 1945–1960 годов»; «результаты модернизации «проклятого императора» Петра I были меньше, чем при его отце, масштаб разрушений такой, что Мамай и Тохтамыш позавидовали бы. Сломано в сто раз больше, чем сделано, страна будет веками расхлебывать кашу, заваренную царём Антихристом»[36]. Питерский историк Е. В. Анисимов раньше допускал выражение, что он «ненавидит Петра I, потому, что тот построил полицейское государство». Реформы Петра I по его мнению привели «не к улучшению жизни общества, а к усилению власти государства, увеличению числа чиновников, налогов, повинностей, к росту его имперских аппетитов… крепостное право и деспотическая власть остались прежними… почему для этого нужно проливать реки крови?»[37]
Новосибирский историк Д. О. Серов гипертрофировал виртуальную смуту и развал России после якобы неизбежной гибели Петра в Молдавии, не случись подкупа турецкого командования. Синоним «тенденциозности» в его понимании — патриотизм. Автор до предела заострил доводы советологов периода «холодной войны». Он заявил о полнейшей продовольственной неподготовленности похода «на Босфор и Константинополь» (!?). В сражении на Пруте эффективная оборона «обескровленными дивизиями» якобы полностью исключалась, а при прорыве они бы погибли. Как считает Серов, турки упустили грандиозный исторический шанс надломить Россию и существенно изменить на обозримое будущее геополитическую ситуацию в Восточной Европе. Петру I предстояла или смерть в бою или шествие «с петлей на шее улицами Константинополя, а будущей императрице Екатерине Алексеевне — оказаться среди султанских невольниц». Надежды на спасение не было ни для канцлера Г. И. Головкина, ни для фельдмаршала Б. П. Шереметева, ни военачальников Я. В. Брюса, М. М. Голицына, В. В. Долгорукова, П. И. Ягужинского, А. М. Девиера, секретаря А. В. Макарова, а также будущих генерал-прокурора Сената Е. И. Пашкова, кабинет-министра А. П. Волынского, историка В. Н. Татищева, вице-канцлера А. И. Остермана, российского посла в Стокгольме М. П. Бестужева-Рюмина. Серов подробно описал перспективу России после гибели армии в 1711 г. Разорённую налогами и лихоимством страну якобы ждала катастрофа. В условиях «всенародного разорения» и новых военных поражений Россию захлестнул бы потоп преступности. Меншиков упрятал бы Алексея Петровича в Соловецкий монастырь или к себе в Раненбург, но за царевича вступилась бы старая родовитая аристократия. В схватке за престол неизбежно всплыли бы самозванцы Лжепетры, Лжеалексеи, отвалилась бы Малороссия, «не открылась бы в 1725 г. Академия наук, не возникла бы в 1718 г. зловещая Тайная канцелярия». «Петербург стал бы одной из шведских крепостей, Курск, Воронеж, Смоленск и Новгород — пограничными городами». «Многое, очень многое сложилось бы иначе в нашей истории, если бы… не двинулся в сторону турецких окопов барон Пётр Павлович Шафиров»[38].
Певцом донского казачьего сепаратизма выступает историк казачества Д. В. Сень[39].
Суммируя литературу, посвящённую Турецко-русской войне 1710–1713 гг., можно сказать, что отечественная и западная историография не рассматривала события 1712–1713 гг., последовавшие вслед за катастрофой на Пруте. Не привлекала внимания и напряжённость в отношениях с Османской империей вплоть до 1714 гг., когда была проведена демаркация границ в Причерноморье. Слабо освещались военные действия русских, калмыков и адыгов в Прикубанье.
