Трудный рейс Алибалы - [40]

Конечно, если бы Алибала попросил у Дадаша машину, тот немедленно отправил бы его в Баку с Явузом, но после такого разговора самолюбие не позволяло ему просить Дадаша о чем бы то ни было.

Он положил трубку. Продолжать прежний разговор с Дадашем он тоже счел неуместным.

— У меня просто сердце сжимается, — сказал он. — Выйду на улицу, воздухом подышу. Дадаш указал на стол:

— А ужинать не будем? Все осталось нетронутым.

— Ты кушай, я не хочу.

И Алибала, оставив Дадаша, вышел.

Был теплый осенний вечер. Перед гостиницей громко разговаривали трое молодых людей. Они только что вышли из ресторана и были навеселе.

Алибала обошел молодых людей и свернул вправо от гостиницы. Он подумал, что Дадаш последует за ним, а видеть его и разговаривать с ним ему было противно. Мысленно он разговаривал с Хырдаханум: «Знаю, сейчас ты попрекаешь меня: не послушался меня, уехал в Кубу, и не звонит, не сообщает о своем положении, чтобы я знала, как дела… Ты права, Хырда, виноват я перед тобой, напрасно поехал…»

Алибала шел по тесной боковой улице, удаляясь от гостиницы. Улица была пустынна. Редкие пешеходы молча шли по своим делам. Только один старик, проходя мимо, сказал ему: «Доброй ночи». И Алибала ответил ему. Он бродил по улицам Кубы, думал о разговоре с Дадашем, и обвинения Дадаша звучали в его ушах. Почему он считает работу проводника унизительной? Где бы человек ни работал, если его работа приносит людям хоть малую пользу, она возвеличивает его. Алибала никогда не сожалел о том, что работал проводником. За много лет работы на железной дороге он только один раз возымел желание уйти с этой работы.

А было так.

Война только что кончилась. Демобилизовавшись, он долго размышлял, куда пойти работать. В конце концов решил пойти на железную дорогу. В первое время ездил проводником в поезде Баку — Нахичевань. Выйдя из столицы вечером, наутро поезд достигал южных пределов страны и медленно шел вдоль Аракса. Араке, подобно острому мечу, рассекал азербайджанскую землю на две части. По ту и другую сторону границы жил один народ. По эту раскинул свои земли Северный Азербайджан, по ту — Южный, но и название земли, и народ той земли были поглощены коротким словом «Иран».

Напарник Алибалы, старый Гулам, позвал его, сказал: «Сынок, мы вдоль границы проезжаем, ты впервые в этих местах, иди полюбуйся Араксом. Смотри, кажется, стоит протянуть руку — и ты на той стороне».

Алибала много слышал об этой реке. О ней пелось в песнях, говорилось в дастанах, имя ее воплощалось в людских именах и фамилиях. Араке представлялся ему могучей рекой, но, оказывается, это не такая уж большая река, куда уже Куры. Местами, Гулам-киши прав, вроде бы стоит протянуть руку — и достанешь до правого берега. В теснинах течет быстро, словно торопится скорее добежать до Каспия, но, вырвавшись из теснин, отдыхает от быстрого бега, течет неспешно, плавно, спокойно. Вон на том берегу босоногий мальчишка черпает ведром воду, а увидев поезд, выпрямился, стал махать рукой пассажирам, которые выглядывали из всех окон. Но Алибале показалось, что мальчик машет не кому-нибудь, а именно ему, и ему улыбается. Боже, как этот парнишка был похож на Машаллаха, друга детства, которого Алибала коротко называл Маша! Вспомнилось, как вместе играли с утра до вечера на тихой улице Касума Измайлова. Но родители Машаллаха были иранскими подданными, а перед войной, по требованию иранского правительства, всех иранских подданных отправили в Иран. Алибала со слезами простился со своим товарищем. Это было так давно… Но сейчас, когда он смотрел из вагона на Аракс, его детское горе ожило, он расчувствовался и, чтобы напарник не увидел его слез, отвернулся, а потом пошел и умылся под краном. «Чего это я так расчувствовался?» — упрекнул он себя. Сперва ему казалось, что едва не расплакался он потому, что мальчик, черпавший воду из Аракса, напомнил ему Машаллаха. Но и в следующий раз, когда они ехали вдоль Аракса, а мальчика, разумеется, уже не было на берегу, Алибала вновь прослезился. И потом каждый раз это повторялось — он не мог спокойно смотреть на Араке и, как ни старался держаться безразлично, не мог совладать с собой. Наконец однажды, вернувшись из рейса, он пошел к начальнику и попросил не посылать его по этому маршруту. Если возможно, пусть назначат на любой другой маршрут. А если невозможно, он напишет заявление и уйдет с работы. Начальник немало подивился па эту блажь, но просьбу его удовлетворил, и с тех пор Алибала ездил в Москву и, чего только ни случалось в дороге, с работы этой уйти не помышлял.

XI

Наутро, едва стало светать, Алибала оделся и вышел из гостиницы. Он не пошел на рейсовый автобус, а решил ждать попутной машины. К счастью, в такси, идущем в Баку, оказалось одно свободное место, и водитель его взял.

Он уехал, не простившись и даже не повидавшись ни с Дадашем, ни с Явузом и в дороге ни разу не вспомнил о них.

В Баку, возле автовокзала, он рассчитался с водителем такси, пересел на автобус и отправился в свой микрорайон.

Всю дорогу он думал о жене, представляя, как она встретит его с недовольным видом и, как всегда, будучи обиженной, покачает головой: «Ах, Али, Али!» Он ожидал, что жена будет упрекать уже не за поездку, а за то, что не позвонил из Кубы. И она имела право упрекать его, и Алибала приготовил ответ на это.