До вечера было еще далеко, но сырой, плотный туман, окутавший вершины деревьев, опустился до самой земли, и в лесу сразу стало сумрачно. Часовой возле штабной машины удвоил внимание, и, кажется, не зря: в мягкой успокаивающей тишине послышался хруст сухих ветвей, шорох опавшей листвы, и вслед за этим между стволами деревьев показался человек. Он шел по тропе свободным уверенным шагом, словно уже не раз бывал в расположении части.
Руки часового тотчас опустились на автомат, висевший на шее: левая — на ствол, правая — на ложе приклада.
— Стой, кто идет?
Незнакомец замедлил шаг, сказал поспешно:
— Свои, свои! Я к вам направлен, в танковый полк.
Наметанный глаз автоматчика сразу определил: действительно, свой.
Незнакомец был, судя по всему, командир, и, скорее всего, шел он из тылов. Бледное, еще необветренное лицо с тонкими усиками и новенькое обмундирование: новенькая пилотка, новая телогрейка, новые шаровары и облепленные палыми листьями новые кирзачи с такими широкими голенищами, что мускулистые ноги казались в них тонкими и худыми… Да, из тылов.
— Документы! — потребовал автоматчик, не без зависти поглядывая на одетого с иголочки командира, от которого пахло как-то по-другому — знать, давно не сидел в окопах, не возился с техникой, не глотал дыма костров. Вон и руки какие чистые, словно у барышни, и подворотничок на гимнастерке белее снега! Франт!
«Франту» было лет двадцать, от силы двадцать пять, но, похоже, он не новичок на войне: очень спокойно подчинился законной команде, расстегнул ватник, полез в карман гимнастерки, достал документы. На петлицах гимнастерки краснело два «кубаря», а на груди тускло блеснула медаль «За отвагу». Часовой глянул в удостоверение личности. «Предъявитель сего лейтенант Гасанзаде…» Лучших рекомендаций не требовалось; часовой потеплел, строгость слетела с него; он спросил участливо:
— Из госпиталя, что ли? — Лейтенант кивнул. Добавил, что два дня, как выписался.
— Идемте. — Часовой подошел к машине, стоявшей под прикрытием двух огромных деревьев, поднялся по стремянке, приоткрыл дверцу.
— Товарищ майор, тут к вам, — сказал он. — Разрешите впустить?
— Пусть войдет, — послышалось изнутри. Часовой кивнул лейтенанту входи, мол; Фируз Гасанзаде скинул со спины вещмешок, повесил его на сук ближайшего дерева, оправил гимнастерку, застегнул и обдернул ватник и решительно шагнул к машине.
Танковый полк, снятый с Южного фронта, вот уже три недели стоял в лесу в ожидании дальнейших распоряжений. Шла ежедневная боевая учеба, ремонтировались машины, одновременно подвозились боеприпасы, снаряжение и провиант — полк готовился к предстоящему маршу и к боям, приказ о выступлений мог прозвучать в любую минуту.
Командирские занятия вел сам командир полка, невысокий, стройный подполковник, лет тридцати, Фируз несколько раз ловил на себе его спокойный, внимательный взгляд, словно говоривший новичку, что он — среди своих, близких людей, и может чувствовать себя как дома.
— Итак, управление огнем танковой роты в наступлении мы отработали, сказал подполковник. — На сегодня хватит, можете возвращаться в подразделения.
Проходя мимо Фируза Гасанзаде, убиравшего в планшет блокнот и карандаш, подполковник приветливо спросил:
— Ну, как, лейтенант, отдохнули с дороги?
— Отдохнул, товарищ подполковник, спасибо!
— Говорят, вы из Азербайджана? Когда из родных мест?
— С весны сорок первого года.
— Значит, кадровик?
— Нет, товарищ командир, в армии я только с июня сорок первого. Я ведь призван в Сталинграде.
— Значит, до войны жили там?
— Я учился в сельскохозяйственном институте на факультете механизации; весной сорок первого нас послали в Сталинград, для прохождения производственной практики. Там, на тракторном, нас и застала война. Часть ребят сразу отправилась в армию, и я тоже; некоторые вернулись на родину и уже оттуда были призваны.
Командир полка стоял, заложив руку за борт кожаной куртки, слушал лейтенанта и думал, что, не будь войны, этот молодой интеллигентный человек уже закончил бы институт и работал бы теперь в одной из МТС Азербайджана. А сам он, подполковник, при всех обстоятельствах все равно служил бы в армии. И хотя оба они родились в одной республике, Фируз Гасанзаде даже не подозревал бы, что есть на свете человек по имени Ази, и что профессия этого человека — защищать Родину, а он, Ази Асланов, возможно, никогда в жизни не встретил бы этого молодого красивого парня в своем полку. Но война сводит не только земляков, но и очень далеких людей, и тех, и других сближает между собой.
— Ну, а на фронте, лейтенант, вы давно?
— Да, можно сказать, чуть ли не со дня призыва в армию.
— Определенный опыт, значит, у вас есть?
— Кое-какой есть, конечно. Служил и в танковых частях.
— Это хорошо. — Ази не сводил взгляда с лейтенанта. — А ранены в первый раз? Что за ранение?
— Последний раз — в грудь. Это второе ранение.
— Рана зажила?
— Да, — ответил Гасанзаде, и подполковник заметил, что лейтенант почему-то вдруг побледнел. Однако он не стал допытываться, отчего побледнел лейтенант, попрощался и пошел по своим делам, а Гасанзаде, польщенный тем, что командир уделил ему столько внимания, в то же время упрекнул себя, что невольно обманул подполковника — рана у него затянулась, это правда, но до полного заживления еще далеко, из госпиталя он выписался раньше времени… Зачем он соврал? Теперь как сказать правду? А если сказать, то можно снова угодить в госпиталь. Там тоже не похвалят за то, что ввел врачей в заблуждение. И так плохо, и так нехорошо… Видимо, придется держаться выбранной версии: здоров, и все, а там будь что будет!
