Когда я выписывалась из больницы, мне посоветовали через месяц показаться своему врачу в поликлинике, проделать все анализы, словом — пройти контрольную проверку после тяжелого воспаления легких. Я не пренебрегла советом. Врачиха в поликлинике осмотрела, выслушала меня и нашла, что все в порядке. Оставалось только выписать мне направления на анализы, но тут ее вызвали по телефону куда-то для консультации.
Как раз в этот момент в кабинет вошла красивая, хорошо сложенная женщина лет тридцати — тридцати пяти с модной уличной сумкой.
— Тоба, — сказала ей врач, — выпиши больной направления на анализы.
Она вышла. Тоба, оказавшаяся медсестрой, не спеша поставила сумку в угол, сняла с вешалки чистенький белый халат. На ней был бежевый трикотажный костюм с вышитыми бортами, очень миленький и оригинальный, — и я спросила:
— Очень хороший у вас костюм. Это готовый? Медсестра, натягивая халат, удивленно на меня посмотрела.
— А вы видели в городе второй такой? — ответила она вопросом на вопрос.
— Нет, не видела.
— Так зачем же спрашиваете? Я не ношу готовой одежды. Стоит в универмаге появиться приличным костюмам, как полгорода в них уже ходит. — Она указала глазами на мой полосатый кримпленовый костюм и добавила с легкой улыбкой:- Не обижайтесь, но, например, такой костюм, как ваш, можно встретить на каждом углу. Это не по мне. Лучше я надену простое ситцевое платье, но пусть оно будет единственным в городе.
Я слушала ее с некоторым удивлением. Мы впервые видели друг друга, а говорила она так, будто мы давние подруги, с налетом фамильярности. Впрочем, подумала я, такая открытая, доверительная манера подходит к ее бойкой внешности.
— Вижу, мой костюм вам понравился, — продолжала она, сев за стол. — Если хотите, могу достать вам такой трикотаж.
— Но вы тогда не наденете свой костюм…
— Я же не сказала, что вам сошьют точно такой костюм. Другой будет цвет, другой фасон и вышивка.
— Ну что ж, буду вам благодарна…
— Э, при чем тут благодарность? Вы же купите за свои деньги.
Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула пожилая смуглая женщина:
— Тоба, ты когда-нибудь будешь делать уколы вовремя? Больные звонят и жалуются, что до сих пор не сделаны уколы, назначенные на восемь утра.
— Ну и пусть жалуются, — преспокойно ответила Тоба. — Я их предупредила, что сделаю уколы в десять.
— Вечерние сделаны в восемь, значит, надо, чтоб и утренние…
— А если утренние будут в десять? Какая разница?
— А та разница, что так дело не пойдет, Тоба, — сердито сказала женщина. Должны быть равные промежутки времени. Я доложу главврачу. Вечно ты выкидываешь всякие фокусы… — Она хлопнула дверью.
— Подумаешь, главврачу она доложит! — Тоба коротко всплеснула холеными руками. — Ах, испугала! Да кто ты такая, позволь тебя спросить? Хорошо, что всего лишь старшая медсестра, шишка на ровном месте, а не то, будь она на должности повыше, житья бы совсем не дала.
Она посмотрела на меня, как бы предлагая разделить ее негодование. Я молчала. Зачем мне вмешиваться в их дела? Я смотрела на ее красивое лицо и думала: почему у нее такое странное имя? Тоба… Наверное, ее зовут Тубу или Тукезбан, и это вовсе неплохие имена, а она взяла и переиначила на Тоба.
— Как ваше полное имя? — спросила я.
— Меня зовут Тэбрик. Тэбрик-ханум. Но я не очень люблю свое имя: надоели вечные приветствия. И поэтому все называют меня просто Тоба. А разве плохо? Да, так вот, если хотите, принесите завтра деньги, и я достану вам джерси какого хотите цвета. — Она придвинула к себе бланки и взяла авторучку. — Так вам выписать направления на все анализы, да? Я бы давно выписала, если б не прибегали всякие тут с угрозами. — Тоба тряхнула воинственно головой. — Прямо не дают работать! Да это еще что! Недавно я была на вызове, дали адрес, фамилию больной. Имя у нее Нурджахан, а фамилия какая-то странная — Мамина. Ну, мне все равно. Прихожу к ней; правда, немного опоздала, ну, думаю, ничего, извинюсь, и все дела. Открывает мне дверь седая старуха и сразу начинает причитать: «Где ты, девушка, была, почему на два часа опоздала?» Ну, у меня с такими скандалистками разговор короткий. «А что бы вы делали, бабушка, говорю, если бы я вовсе не пришла?» И знаете, что мне сказала эта темная женщина? «Тебе, говорит, государство деньги платит за то, чтоб ты вовремя приходила к больным и делала им уколы». Представляете? — засмеялась Тоба. — Она меня еще поучает! Да разве на свою зарплату я могу купить с рук что-нибудь оригинальное? И я говорю этой бабуле: «Вы меня лучше не сердите, а то я сейчас повернусь и уйду». Ну, тут она засуетилась. «Пойдем, говорит, доченька я уже все приготовила, из холодильника достала лекарство, сделай поскорее укол». Это, конечно, другой разговор. Ведет она меня на кухню, и я ее спрашиваю: «А почему у вас такая странная фамилия — Мамина? Вы разве не азербайджанка? Или ваш муж?» Она выкатывает на меня глаза: «Как ты сказала?» «Как у меня в направлении написано, так и сказала: Мамина. И в вашей карточке в поликлинике так значится». — «Никакая я не Мамина! — кричит она. — Вечно путают! Наша фамилия Мамин![1] Слышала ты такое слово? Забыли это слово, потому и путают мою фамилию!» Ну ладно. В кухне на столике, вижу, стоит флакончик с готовым раствором пенициллина. Я набрала в шприц, сделала старухе укол. Ка-ак заорет она! Такой подняла крик, что и я испугалась. Нервная очень старуха. «Что за укол ты мне сделала? Я же вся горю!» — «Что вы приготовили, говорю, то я вам и впрыснула. Может быть, пенициллин кристаллизовался, говорю, так бывает иногда». Она причитает и кричит: «Если он криста… ну, если испортился, так почему же ты сделала укол?» «А что мне делать, говорю, бежать в аптеку и покупать вам новый пенициллин?» — «У нас дома полно пенициллина, говорит, неужели он весь испорчен?» Мне, по правде, и самой показалось странным, что укол обжег ее и причинил боль. Вернувшись в поликлинику, я увидела медсестру вечерней смены Алю, она сидела и вила чай. Я спросила ее: «Когда ты разводила пенициллин у этой старухи Мамин? Я сейчас вкатила укол, а она завизжала, будто ее режут». — «Какой пенициллин? — Аля говорит. — Ничего я не разводила. У старухи флакончики по триста тысяч единиц, я каждый раз на один укол развожу, и все». Вы поверите, я остолбенела, когда услышала это. «Тогда, говорю, какой же я сделала ей укол? Что было в том флаконе?» — «С ума ты сошла! — кричит Аля и вскакивает, чуть не опрокинула чайник. — Я у нее флакончик со спиртом оставляю, чтоб каждый раз не таскать, ты ей спирт вкатила! Дура!» — кричит. А я ей: «Сама ты дура! Как это можно — спирт наливать во флакон от пенициллина?» Тут она начинает читать мне нравоучение: мол, старуха по невежеству могла вытащить из холодильника этот флакончик вместо целого, но ты, медсестра, куда смотришь? Видишь, мол, что флакон распаянный, с открытой крышечкой, значит, нельзя использовать, — ну и все такое. Я, конечно, в долгу не осталась, говорю: «Все умные стали, и если ты все знаешь, не хуже врача, так почему бегаешь делать уколы больным, шла бы сразу в мединститут лекции читать…»
