Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим - [58]

Тут я добавлю, что в принципе я ничего не имею против критики, если она направлена на то, чтобы сделать мой мир лучше, чем он есть, и я сам готов раскритиковать в пух и прах ту критику, которая не питается ничем другим, кроме голого недовольства и пренебрежения. Относиться к этому миру с пренебрежением нельзя уже хотя бы потому, что формирование его высоких нравственных качеств прошло долгий путь от начала всех времен и имеет перед собой большое будущее вплоть до конца всех дней. И наконец, я преподнес людям великий подарок — культуру — не для того, чтобы они только радовались и получали от нее наслаждение, они должны прилежно использовать ее на благо этого мира, который есть мое творение. В действительности я некоторое время тому назад досконально изучал вопрос, не отобрать ли мне у людей культуру назад, поскольку они все равно не научились использовать ее во благо, а только предаются игре, поверив, что свои самые насущные потребности они уже удовлетворили.

Разве это не игра, когда люди без пользы и без серьезного подхода отдали все свои мысли и помыслы поискам Бога, который давно уже распрощался с этим миром, и никто, даже я, не знает, когда Он вернется и вернется ли вообще? Разве это не игра, когда они всеми средствами пытаются заманить в этот мир Бога, но при этом никто не ведает, каковы желания у Бога и каковы Его предпочтения, не знают, что принести в дар Тому, у кого есть все, поскольку Он всеобъемлющ и совершенен? И наконец, разве это не игра, когда люди пытались осмыслить немыслимое, познать непознаваемое, обосновать безосновное?

Это продолжалось довольно долго, пока люди постепенно не пришли к пониманию, что вызов их духу бросает не Бог, а мир, в котором они живут, и что лучше бы им не обращать свой взор к звездам, когда у их ног лежит разверстая пропасть, свалиться в которую они могут в любой момент. Смею уверить, что звездам нет никакого дела до этого мира и людей, в нем обитающих, что они ничего собой не представляют, кроме дыр в небосводе, сквозь которые в этот мир проникают отдельные лучи из царства Вечного света, до чего, в свою очередь, нет никакого дела людям. Однако существует все-таки некая часть того самого недовольства, которая делает из человека собственно человека, который постоянно стремится к горизонту и старается в один прекрасный момент перешагнуть его, хотя человеку давно пора было бы понять, что горизонт отступает все дальше по мере приближения к нему, и что в этих заботах нельзя забывать о том, что лежит вблизи, и что может открыть ему немало прекрасных и мудрых тайн.

Однажды со всей серьезностью было сказано, что человек живет, будто бы в Аду[78], и все, что он может там познать, является якобы лишь мерцающими тенями подлинного и действительного мира, и поэтому нужно приложить все силы к тому, чтобы выбраться из Ада и получить возможность воспринимать не только смутные и неясные отражения, а сами вещи в светлом сиянии Солнца. Но я могу сказать, что дорога из Ада очень извилиста и узка настолько, что лишь немногие могут пройти по ней, остальным же не следует ждать, когда, наконец, придет их черед начать свой путь, а постараться как можно удобнее и приятней устроиться в Аду, поскольку все равно им придется оставаться там до конца всех дней, если Бог дозволит им допуск в Рай, который есть царство света. Но ведь я — Люцифер, который несет свет в Ад.

Итак, люди недовольны, поскольку они полагают, что обнаружили недостатки в моем творении, но кто они такие и что о себе возомнили, чтобы судить об этом, с чем и по каким меркам могут сравнить они мое творение, ведь люди не видели ничего другого, кроме этого мира, которого они так до конца и не поняли. Как могут они представить себе какой-либо другой мир, когда сами так ничего и не создали? В крайнем случае, люди смутно помнят то время, когда они находились в Раю, когда они уже восприняли душу, но еще не были рождены, ибо Сад — это не что иное, как утроба матери, а, рождаясь, человек изгоняется из Рая, куда он никогда уже не вернется, так как Рай — это матка, а туда никто не возвращается, став взрослым.

Но человек пожирает самого себя в своей бесконечной и в то же время бесплодной тоске по тем невозвратным временам полной беззаботности, когда все было устроено наилучшим образом, а ему не было нужды о чем-либо заботиться, принимать решения и нести ответственность. Разве человек не познал еще, что Богу не совсем и не до конца удалось изгнание из Рая, что остается еще какая-то, пусть исчезающая, частица, сохранить которую на длительное время человек смог бы, направив на то все свои усилия? Одними меланхолией и печалью об утрате не совладать с теми требованиями и вызовами, которые я бросил в этот мир, чтобы учить и испытывать людей, настолько сильно я хочу позволить людям таким путем повысить интенсивность их восприятия наслаждения, ибо оно доставляет удовольствие в полной мере лишь тогда, когда осознаешь его невозвратимость.

По масштабам такого воображаемого или оставшегося в воспоминании Рая мой мир должен быть плохим, полным недостатков и ошибок, непригодным для дела и для личности, одним словом, злым, поскольку этот мир представляет собой противоположность, отрицание ничем не отягощенного радостного блаженства во чреве матери, которое человеку дано было когда-то вкусить. Здесь, в моем мире, нужно работать, чтобы жить, нужно терпеть тяготы и невзгоды, чтобы затем получить возможность познать моменты мимолетного счастья, в чем никогда нельзя быть уверенным, в чем пришлось убедиться Иову.