Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим - [166]

Итак, прежде всего я должен был собрать остатки старой культуры в надежных местах и смог убедить того или иного монаха в том, что было бы полезно уделить больше внимания трудам философов. Как только первые из них отважились заняться чем-то другим, помимо Священного Писания и неизбежных экзегез, то, к их глубокому удивлению, выяснилось, что и язычники сумели уже высказать немало важных замечаний по основополагающим проблемам жизни в этом, моем мире. Из чего уже можно было, немного подумав, сделать вывод, что «Новая религия», как ее провозвестил Сын Божий, отнюдь не так нова, как утверждали некоторые, но в те времена так далеко еще не заходили.

Но в тот момент не это было моей главной заботой, гораздо важнее для меня было то, чтобы тексты находились в безопасных местах, а монахи осознали важность своей миссии сохранять традицию, которая старше, чем их религия. Если мир людей в основном состоит из коммуникации, тогда я этим достиг многого. В частности, хотя бы уже того, что коммуникация не прервется в ходе времен, и не будет нужды каждому поколению заново прокладывать свой путь к знанию и мудрости. Правда, в тот момент речь шла всего лишь о собирании и хранении, но ведь без этого не обойтись. Я хотел сделать это в первую очередь, и мое настроение улучшалось год от года, когда я мог наблюдать, как заботливо обходятся монахи с этими невосполнимыми богатствами, которые доверила им судьба. Вот так монастыри стали в конце концов единственным местом, где после крушения Империи вновь могли развиваться образование и цивилизация, что, конечно, отнюдь не означало, что все монахи были преисполнены сознание важности своей задачи или что они были и состоянии эту задачу выполнить, ибо в этих местах оседал довольно странный народец, пришедший в монастырь из самых разных уголков мира и по самым разным мотивам.

Но мне это было безразлично, ибо ради более высоких целей нужно прощать малые прегрешения, тем более, что в круг моих задач не могло входить наблюдение за соблюдением правил, установленных Богом, для этого есть другие, а как им справляться с этим делом, пусть думают сами. Скорее наоборот, мне важно было добиться того, чтобы, во-первых, у как можно большего количества людей вновь пробудился интерес к мудрости древних, а во-вторых, пусть в этом процессе участвуют новые potentes варваров, чтобы и их правление стало умным и мудрым и укрепилось, прежде всего, разумом и духом, когда на них обрушатся орды с Юга. Бог принял решение подчинить государство религии, что я считал крайне опасным, ибо религия ищет вечных истин (правда, она их не находит, но, несмотря на это, не оставляет своих поисков), в то время как мой мир меняется день ото дня, и нужно постоянно давать новые ответы на новые вызовы времени, поэтому большим искусством власть имущих является умение найти нужный момент, когда необходимо поменять свои принципы, а тесная связь с любой религией является существенным препятствием на этом пути.

Не хочу рассказывать в деталях, как варвары сражались друг с другом, выявляя сильнейшего, как взяли себе на вооружение «Новую религию» и как довольно умно использовали ее в своих целях, из чего я понял, что настало время основать новую империю, чтобы мир вернулся к тому порядку, которого он заслуживает. О делах, свершающихся тем временем на востоке старой Империи[241], я не собирался больше думать, так как был твердо убежден, что попытка остановить орды с Юга именно здесь станет пустой тратой времени и сил, ибо пребывающие у власти potentes Востока были настолько заняты сами собой, что слишком поздно заметили, какие опасности им угрожают.

В истории «улучшенного человечества» меня всегда завораживало то, что люди именно в минуты величайших бедствий занимаются совершенно иными, посторонними вещами, которые даже во времена мирного спокойствия и благоденствия не являются первоочередными, и при этом забывают обо всем, что происходит вокруг них. Мир распадается на части, а люди спорят о бороде императора или, как в этом случае, о том, может ли истинный христианин поклоняться изображению или нет, что само по себе может стать одним из важнейших и глубочайших вопросов, если ему уделить достаточно внимания, но при этом не будет достигнуто никаких результатов для совершенствования моего мира.

Мне лично все равно, какой ответ будет получен на этот вопрос, однако те, кто в этом споре ссылаются на то, что картины красивы и изящны и могут способствовать духовному обогащению и обучению humiliores, idiotae, всегда пользовались моей симпатией, хотя симпатия Дьявола, должен признать, ничего им не давала. Однако ни в коем случае не следует умалять силу воздействия образов, я всегда говорил об этом власть имущим, и умные слушали меня, ибо власть имущий только тогда обладает властью, когда он эти образы контролирует. Поэтому спор между иконоборцами (Ikonoklasten) и иконопочитателями (Ikonodulen) имел мало чего общего с религией, скорее это была борьба за власть над мечтами и надеждами людей, и можно понять императора, когда он не хотел допустить, чтобы Церковь и ее святые мешали ему в его делах.