Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим - [156]

Не хочу читать лекций, а сосредоточусь на главном. Всегда цивилизация превосходит варваров, и, повторю, всегда в финале борьбы верх одержит цивилизация, поскольку по своей сущности она обладает большими возможностями, лучше организована и потому может лучше использовать свои возможности, если (подчеркиваю!) она верит в свои собственные силы.

Душа и разум должны объединяться, когда наступает момент решающей битвы, когда противники противостоят лицом к лицу и все зависит от воли к победе, страстном желании победить врага раз и навсегда, уничтожить его и предать забвению, чтобы он никогда уже не поднял головы. Эта битва, когда бы то ни было, решается не разящим мечом, не крепкими доспехами и не мускулами, а союзом души и разума. Пусть объединятся Арес, и Марс, и Гуаньди, с его красным, как у индюка, ликом, и обезьяна Хануман, и Забаба, и Нанайя и, объединившись, позовут на помощь Аттара[221], но никогда им не удастся победить Психею, хотя она и появляется перед людьми нагой и слабой.

Не надо мне говорить, что сила варваров еще свежа и молода, что их алчность велика и превосходит скаредность собственников, что в них еще бродит неизбывная мощь первозданной природы, что они дики и суровы, что в них нет нежности и мягкости, что ведет их отнюдь не мораль, а сама жизнь во всей своей суровости. Я на это отвечу всего одним лишь словом: Вздор! Коль скоро душа и разум сильны, то плоть следует им без единого возражения, разве я сам не являюсь разумом и в то же время Князем мира, разве я сам не являюсь изначально и, прежде всего, Идеей, но все-таки сотворил мир, который должен процветать и совершенствоваться? Разум сотворил плоть и уделил ей душу, так как же плоть станет возражать своему господину?

Повторю еще раз: цивилизация всегда превосходит варваров, если и до тех пор, пока она крепит единство души и разума и уверена в своей силе. Однако, к сожалению, в Империи не было уже такого единения, и она не сознавала уже своей силы. И здесь опять вступает в игру «Новая религия», которая была не чем иным, как религией слабых людей и слабости, поскольку Богу было по нраву сделать людей чужими в моем мире, чтобы они ощущали себя здесь гостями и поэтому свободными от любой ответственности.

Эта «Новая религия», а ведь первоначально это был заговор страдальцев против преуспевающих и победоносных людей, и им удалось с Божьей помощью взять себе на откуп добродетель беспомощных и неизлечимо больных, тут нет никаких сомнений[222]. При этом культивировалась чисто рабская мораль, но это не должно никого удивлять, ведь это и были рабы, больные и страждущие, беспомощные и униженные, именно humiliores, к которым обратилась «Новая религия». Именно это и было тонко спланированным покушением на мой мир, надо было нанести удар по повелителям, по potentes, нанести удар там, где они этого меньше всего ожидали и, стало быть, оставались практически беззащитными, то есть на полях ценностей, морали и теории, одним словом — на поле культуры, которое для сильных мира сего долго считалось неприступным.

Когда все упорядочено в моем мире, то слабые не имеют никакой другой культуры, кроме той, что у сильных, ведь власть сильных есть не что иное, как власть над культурой, и именно это очень хорошо уяснили себе те, кто действительно являются сильными, и они не жалели усилий, чтобы для захвата этой власти употребить любую доступную им возможность. Власть над культурой — это власть над словами и над тем, какую ценность они представляют для людей, поэтому я могу сказать с полным основанием, что власть над культурой — это власть над коммуникацией (имеется в виду передача от одного сознания, коллективного или индивидуального, другому какой-либо информации; представляет собой социальный процесс, отражающий структуру общества. — Прим. пер.), вот почему и о Боге утверждается, что «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть»[223].

Я отвечу: «Слово необходимо, но его недостаточно, ибо без наличия воли слово остается пустым и слабым и не достигает чужих ушей». Из этого сильные мира сего должны были извлечь урок и действовать так, чтобы оставаться сильными, ибо тот, у кого нет воли, чтобы овладеть словами, тот потеряет свою власть, а без слова и воли он — ничто, и он будет унижен на вечные времена, и слабые будут властвовать над ним и судить его без пощады, поскольку и им, слабым, не было пощады. Кто может осудить жертву, которая долгое время испытывала на себе всю жестокость подсудимого и теперь не желает предать это забвению в тот момент, когда ее палачи лежат пред ней во прахе?

Пусть никто не говорит, что эти сильные мира сего не сами в этом виноваты, в том, что теряют власть, я всегда был твердо убежден, что тот, кто вынужден выпустить власть из своих рук, не заслужил лучшей доли, а потому не стоит ему сочувствовать или даже сострадать. Но пусть никто не говорит, что я не даю людям второго шанса (собственно говоря, был некто, изгнавший за один-единственный промах людей из Рая), именно для того я подверг Империю великому испытанию, чтобы в решительный час она смогла проявить и разум свой и душу.