Такая женщина - [16]

— Представь себе, нет, — отрезала Вера. — Послушай, Кирка, а тебе не надоело?

— Что надоело?

— Порхать… Все же ты не девочка.

Этого Кира от нее не ожидала. Выходило, что единственная подруга считает ее легкомысленной бабочкой, порхающей с цветка на цветок и, так сказать, вкушающей нектар жизни.

— Я не порхаю… я ищу. Я думала — ты понимаешь… — помолчав, ответила она. — Проблема заключается в том, что, наверное, я ищу то, чего нет!

— Мужчину, достойного тебя? — уточнила Вера.

— Мужчину, которому можно верить… А таких нет. Не существует на свете.

— Я же нашла — значит, существуют!

— Тебе повезло, — возразила Кира. — Тебе достался последний экземпляр. Не могла же она сказать, что Верин муж не пропускает ни одного удобного случая притиснуть ее в темном уголке…

Настроение было испорчено, и она собралась вешать трубку, но Вера, наверное, устыдясь, что взяла себе этот последний экземпляр, решила восстановить справедливость.

— Черт с тобой, — сказала она. — Чего не сделаешь ради любимой подруги… Ну, хочешь, я ему позвоню и приглашу в гости — скажу, что испекла пирог с капустой. Тем более что я его и вправду испекла… хочешь?

Вечером того же дня они вчетвером съели обещанный пирог, посмотрели по телевизору программу «Время», бурно обсудили новости и, не сойдясь во мнениях, чуть не поругались. Безапелляционная Вера, что называется, ловила на лету каждое слово Горбачева, воспринимая всякое инакомыслие как личное оскорбление; ее муж и Кира составляли оппозицию.

— Он просто не мог поступить иначе! — кричала Вера. — Как вы не понимаете? Как можно отпустить Грузию? Сначала Эстония, теперь Грузия… чего доброго, так все запросятся!

— Запросятся — и отлично! И отпустить! — подхватывал ее муж. — А то «сплотила навеки великая Русь»… Хватит! Досплачивалась!

— Нет, в самом деле, — поддерживала его Кира. — Его же словами — «процесс пошел»! А это насилие… и потом, Грузия…

Сережа молча слушал и не вступал в спор. Помитинговали, снова попили чайку и разошлись. Вдвоем с Сережей они вышли на Кировский проспект и спустились в метро. Вечерние пассажиры сидели, уткнувшись в газеты, со скамейки напротив донеслось:

— Это все равно ничего не даст — ты слышал репортаж Невзорова?

— Сплошная политизация, — улыбнулся Сережа. — Гласность плюс политизация всей страны.

Кира засмеялась.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложила она. — Например, о Верином пироге. Вы любите пироги с капустой?

Все случилось быстро, в тот же вечер… Случилось, как случалось не раз за эти семнадцать лет ее одинокой жизни: они поднялись к ней, и он остался до утра. С той разницей, что утром, заваривая на кухне крепкий чай, Кира знала совершенно точно, что хочет быть женой этого почти не знакомого ей молчаливого седого человека… Она готовила на кухне завтрак, а Сережа принимал душ. Вышел он из ванной со словами:

— Там раковина засорилась: вода плохо проходит.

— Знаю, — сказала Кира. — Я как раз собиралась вызвать водопроводчика.

— Не надо водопроводчика, там пустяки, — сказал Сережа, засучил рукава и вернулся в ванную.

Через полчаса они простились, и, стоя у окна, она смотрела, как он идет к автобусной остановке напротив, той самой, около которой семь лет спустя его переехала пожарная машина.

Сережа перебрался к ней в Купчино, потому что после развода с женой жил с матерью и сестрой в двухкомнатной квартире на Гороховой.

— Что же ты не выменял себе хотя бы комнату? — спросила его Кира.

— Зачем? У меня же было где жить, — удивился он.

Почти сразу с прежней молодой легкостью Кира забеременела, и первой, еще не обдуманной, а значит, самой правильной была мысль родить: кто знает, в ее годы это могла оказаться последняя беременность. В молодости Кира беременела легко, как кошка, и Маша, с которой Кира, бывало, делилась своими секретами, реагировала на эту ее способность так:

— Другие женщины уж как хотят, а не могут, а тебе это надо, как, к примеру, мне рояль, так нет — только тряхни над тобой штанами, и готово!

Что правда, то правда: для Киры никогда не было потребностью иметь ребенка, и Натку она оставила только в тайной надежде остепенить Вадима. Мысль о ребенке преследовала ее, и почему-то она была уверена, что это мальчик… Как встарь, она поделилась с Машей, которая после смерти матери официально прекратила свои обязанности домработницы, но иногда наведывалась к ней и Натке, чтобы «дать настоящую уборку».

— Поздновато… — выслушав ее, сказала Маша. — Сама не потянешь, а с меня теперь толку, что с козла молока. Такая старая делаюсь, что плюнуть хочется.

— Вам еще и семидесяти нет, — засмеялась Кира. — Какие ваши годы!

— Да уж ладно, не обо мне речь… Ты вон с виду, почитай, еще лучше, чем была, а только все одно — поздновато. У него взрослый сын, у тебя дочь-невеста, а тут на тебе! Нет, ненормально это. Тебе бы Натку от него родить — была бы сейчас ровесница Сережиному сыну, — неожиданно заключила она.

Сережа тоже не проявил энтузиазма по этому вопросу; ей даже показалось, что он испугался…

— Ребенок? — Он с сомнением покачал головой. — Не знаю: уж очень смутные времена настают… смута. Но если ты хочешь, конечно…