Степные рубежи России - [102]

.

Спустя несколько лет, когда российское правительство уже меньше беспокоилось о возможном конфликте с Османской империей и не старалось изобразить честную игру, князь Г. А. Потемкин-Таврический писал генералу П. С. Потемкину, командующему российскими войсками на Кавказе, что надо отвергать любые запросы кабардинских дворян о возвращении простых людей, бежавших, чтобы избежать притеснений. Не оставляя ни малейших сомнений в своих взглядах на этот вопрос, он добавлял: «…отделение черни от владельцов почитаю надежным средством к обезпечению границ наших»[599].

К концу XVIII столетия власти поняли, что их политика сеяния розни среди дворянства и народов на Северном Кавказе и в казахских степях оказалась контрпродуктивной. Подобная политика подрывала возможности государства контролировать происходящее среди местных обществ, уже ослабленных гражданскими войнами и восстаниями. Петербург решил отказаться от политики противопоставления местной знати и простого народа и встать на сторону дворянства в обмен на сотрудничество с российскими властями. На время поток местных жителей через границу сократился, но не прекратился.

Колониальные прения. Часть 1. Закон и управление

Когда вы говорите с нашими крестьянами о справедливости, главное для них – компенсация. Скотовод или земледелец, потерявший свою семью, утратил всю свою экономическую опору. Вы можете убить того, кто совершал геноцид, но это не компенсация – это лишь страх и ярость. Так думают наши крестьяне.

Филипп Гуревич. Хотим сообщить вам, что завтра нас убьют вместе с нашими семьями. Истории из Руанды

Те, кто перешел через границу, чтобы принять христианство и поселиться в имперских пределах, быстро оказались под властью российских законов. Но многочисленные коренные народы, жившие в пограничной зоне и которых российские власти официально считали своими подданными, фактически оставались вне политического контроля и правового поля России. В ситуации, когда не существовало ни политической концепции автономии, ни даже расплывчатой идеи протектората, лишь начавшей оформляться в середине XVIII века, как было российским властям решать пограничные споры с теми, кого они считали своими подданными?

Из всех спорных вопросов самым проблематичным, вероятно, был вопрос о бегстве представителей коренных народов в Россию и их возвращении на родину. Единственным возможным решением было возвращение беглецов, но по целому ряду причин, изложенных выше, российские власти неохотно шли на это. Другой подход, чаще применявшийся на деле, предполагал выплату компенсации за каждого беглеца. Действительно, многие представители местной элиты предпочитали получать компенсацию, что соответствовало их обычному праву. Подобная компенсация, деньгами или товарами, становилась все более привлекательной и усиливала зависимость местных жителей от российского рынка.

Одним из первых просьбу о компенсации выдвинул Москве ногайский мирза Урак. В 1536 году он попросил вернуть некоего раба муллы Дервиш-Али: «…великого нашего человека Дервиш-Алея кони поимав холоп его бежал к твоему счястливому порогу, а бесерменин тот был холоп, да после и в веру-де вашу-де испал, и ты его у себя оставил… И мы ныне того человека у тобя просим, чтобы еси отдал, или куны его отдал, чтобы у нашего человека за безлеп не пропало»[600]. Время от времени правительству удавалось успокоить местную знать, приказывая пограничным воеводам выплачивать компенсации за беглецов, но, поскольку число беглецов росло, а компенсации выплачивались нерегулярно, проблема никуда не девалась и продолжала оставаться источником бесчисленных конфликтов с местными правителями.

Убийства тоже требовали компенсации, в соответствии с законом о выкупе за кровь, имевшимся в обычном праве большинства местных обществ, за исключением нескольких областей Кавказа, где чаще встречалась кровная месть. В 1564 году ногайский бий запросил штраф в 100 рублей за убийство его посла в Казани, поскольку «а ныне мертвого не оживити»[601]. Что ему ответили на его запрос – неизвестно. Подобных случаев было множество, и даже арест и наказание преступников в соответствии с российскими законами не удовлетворяли местных правителей, продолжавших требовать компенсаций. В 1740‐е годы, к примеру, когда трех калмыков забили насмерть русские крестьяне, поссорившиеся с ними из‐за земли, русским убийцам вырвали ноздри и приговорили к пожизненным работам в селитренных копях. Но по калмыцкому закону любое преступление наказывалось штрафом, и калмыцкий правитель Дондук-Даши ожидал получить по 50 рублей за каждого убитого калмыка. Узнав, что приговор убийцам страшнее казни, он все равно продолжал настаивать на денежной компенсации[602].

Смертная казнь наглядно демонстрировала разницу между российским сводом законов и местным обычным правом. Коренные народы упорно сопротивлялись российским попыткам ввести смертную казнь, поскольку у них такой практики не существовало и самым тяжелым наказанием за убийство был штраф, который выплачивался различными ценными предметами. Когда штраф не поступал, пострадавшая сторона имела право использовать