Степные рубежи России - [100]

Первый раз эта проблема дала о себе знать довольно рано. Уже в 1550‐е годы знатные ногайцы жаловались в Москву на астраханских воевод, которые отказывались выдавать беглых ногайцев. Они стремились убедить Москву, что это в ее же интересах – чтобы у ногайцев было больше людей. Но бегство ногайцев в русские города продолжалось[584]. Другие, соблазненные подарками и денежными выплатами, предпочитали оставаться в Москве. К примеру, один служитель-кабардинец, сопровождавший своего знатного господина в Москву в 1603 году, подал царю прошение о том, чтобы остаться у него и принять крещение. Этот случай отнюдь не был единичным, как можно видеть по реакции господина, немедленно отказавшегося платить ему жалованье и заявившего, что другие последуют этому примеру, обратятся в христианство и у него на службе никого не останется[585].

Проблема оттока населения стала играть весьма важную роль для правителей коренных народов, и связанные с этим жалобы калмыцких тайши, пришедших на смену ногайцам в середине XVII века, нашли отражение в русско-калмыцких договорах. Начиная с 1670‐х годов подобные договоры с калмыками, известные в Москве как присяги на верность, включали пункт о калмыках, бежавших в русские города и обратившихся в христианство. Калмыцкие тайши, не желавшие терять своих людей, требовали возвращения этих беглецов некрещеными. На первых порах власти отвергали подобные просьбы, но нередко, взамен на сотрудничество калмыцких правителей, принимали решение умиротворить их и приказывали воеводам поволжских городов возвращать беглых калмыков или выплачивать калмыцким правителям штраф в 30 рублей за каждого насильственно окрещенного калмыка[586].

К 1720‐м годам, благодаря строительству новых укрепленных линий и междоусобицам, ослабившим кочевников, уровень безопасности в южном пограничье России существенно вырос, и российские власти стали более несговорчивыми. Их больше не смущали ни непрестанные просьбы и требования вернуть беглецов, ни угрозы отомстить, если Россия не прислушается к этим требованиям; правительство настаивало, что тех, кто обратился в христианство, отправлять назад нельзя. Российские власти поощряли крещение беглецов и, вместо того чтобы вернуть их, выплачивали компенсации дворянам, которые заявляли на них права. Знатные калмыки и казахи получали за каждого беглеца денег или подарков на сумму 20–25 рублей[587].

Крещеные беглецы записывались в новые христиане, несмотря на то что не имели особого представления о своей новой религии и продолжали практиковать прежнюю. Чтобы удержать беженцев в православии и защитить их от мести сородичей, власти перемещали их из пограничной области и селили в специально построенных с этой целью городах. В 1736 году по приказу правительства в Уфимской провинции для крещеных башкир была возведена Нагайбакская крепость. Тремя годами позже на Волге, к северу от Самары, был основан город Ставрополь, где предполагалось селить крещеных калмыков[588]. Ни одно из этих селений не было построено достаточно далеко, чтобы пресечь бегство новых христиан, желавших вернуться к сородичам и единоверцам. Когда в 1763 году встал вопрос о переселении новообращенных казахов, Сенат приказал поселить их на государственных землях во внутренних районах России, подальше от Оренбургской, Астраханской и Казанской губерний[589].

В другие времена, когда хор жалоб правителей коренных народов угрожал превратиться в открытое восстание и поставить под угрозу геополитические интересы России в регионе, власти запрещали захватывать и продавать представителей этих народов и приказывали вернуть беглецов. Впрочем, даже в этой ситуации выдвигался ряд доводов против подобной политики. Укрытие беглецов или покупка коренных жителей стали одним из главных источников обогащения русских чиновников в пограничных городах. Указы правительства не могли помешать порабощению иноверцев местными чиновниками, и в 1737 году Сенат уступил и принял решение, что новых христиан можно покупать и превращать в крепостных[590].

В 1756 году казахи попросили вернуть некрещеными их персидских, каракалпакских и джунгарских пленников, бежавших в русские крепости вдоль Яика, поскольку «они не самопроизвольно в закон Вашего Величества вступают, но по нужде для единаго токмо от рабства их спасения». Сенат отверг прошение и, исходя из нехватки рабочей силы в Сибири, позволил русским покупать или выменивать этих пленников. Кроме того, сенаторы были озабочены, что пленников могут выкупить мусульманские купцы и обратить их в ислам. Следовало окрестить их и сделать крепостными у русских хозяев[591].

Забота правительства об обращении иноверцев в православие продолжала лежать в основе пограничной политики на протяжении всего этого периода. В 1755 году, признавая бесспорную реальность массового исхода представителей соседних народов в Россию, их покупки русскими господами и их обращения в христианство, власти пошли на уступки тем, кто желал купить и окрестить людей из коренных народов в пограничных землях – астраханских, оренбургских и сибирских. Поразительным образом нарушив исключительную привилегию русского дворянства на покупку крепостных, правительство дозволило священникам, купцам, казакам и другим покупать, крестить и обучать нехристиан, которым предстояло оставаться крепостными до смерти их хозяина. Сенат дал санкцию на покупку калмыков, кумыков, чеченцев, казахов, каракалпаков, туркмен, томутов, татар, башкир, барабинских татар и других мусульман и идолопоклонников. Нехристиан следовало покупать без насилия, чтобы «приводить в веру православную», а соответственные сделки заключать лишь с согласия правителей коренных народов или родителей тех, кого продавали, и с достаточными гарантиями, что те, кого продают, не были похищены