Современное искусство - [53]

— Вы не можете этого знать: вы там не были.

— Хозяин дома — пригласил Клея он — рассказал мне, как было дело. Клей позвонил ему, сказал, что не придет, но он слышал, как девчонка канючит — наседает на него.

— Вы что, хотите сказать, что в аварии виновата она? Вряд ли вы в это верите.

— Я рассказала вам, что на самом деле произошло в тот вечер. Чего она вам никогда не расскажет.

— А я думаю, уезжая, вы знали, что по возвращении его здесь уже не будет. Не исключено, что и рассчитывали на это. Раз он не ваш, пусть не достается никому. Вы и уехали тем летом, чтобы случилось то, что случилось. Потому что он ведь хотел умереть? Так сильно хотел, что его не остановило даже, что он уведет с собой и ее. И был он в тот вечер никакой не герой, а заурядный алкаш, который много чего наворотил в своей жизни. Еще один напившийся в хлам поганец, разогнавший машину на дикой скорости.

— Вот ты как, падло! — Сэм кидается на Дадли, заносит кулак над его головой.

Дадли уворачивается, и кулак лишь мажет его по виску. Пол обхватывает Сэма сзади, тащит к двери, но Сэм высвобождается и, вздев кулаки, снова бросается на Дадли.

Тем временем Белла поднимается, вернее, пытается подняться.

— Прекратите! — кричит она, шатается, оступается, старается выпрямиться и теряет равновесие. Одна нога ее взлетает, и она ничком обрушивается на пол.

— Господи! — Лиззи с криком кидается к Белле, мужчины застывают на месте. Она опускается на пол, хочет поднять Беллину голову, обнять ее, но спохватывается: этого никак нельзя делать.

— Как вы? — глупый вопрос. — Вы меня слышите?

Белла не отвечает, ясно только одно: она дышит, из ее горла вырывается хрип и свист.

В дверях возникает Нина, и мужчины двигаются к Белле.

— Не трогайте ее, — останавливает их Лиззи, поднимается, идет к телефону, набирает 911.

— Да, — она дает адрес, — да, она упала, — смотрит на Сэма. — Да, без сознания. Не знаю. Не знаю, что с позвоночником. Знаю только, что она жива.

— Вот что вы наделали, — говорит Дадли, но как-то вяло, не слишком уверенно.

Нина подходит к Сэму.

— Уходи, — говорит она и берет его за руку. — Тебе нельзя здесь оставаться. — И поворачивается к Лиззи, лицо у нее посерело. — Вы же понимаете: обнаружат, что он здесь был — и кто тогда во всем виноват?

— Так он и виноват.

— Они все виноваты.

— Вы хорошая женщина, — голос у Пола хриплый, слова эти для Лиззи звучат укором, укором ей.

Она молча садится на пол около Беллы, робко касается жестких седых прядей на затылке. Она почему-то знает, что так надо, хотя Беллиного лица не видит. Она гладит Беллу по голове, голова кажется очень хрупкой, под кожей набухли вены. Гладит по руке, по плечу, снова по голове.

— Все хорошо, — говорит она, — все будет хорошо.

Молится, чтобы так и было, но до смерти боится, что все хуже некуда.

24

Медиков, когда они прибывают со складными носилками в сложных переплетениях ремней, встречают одни женщины. Сэм поспешил убраться подобру-поздорову; Марк Дадли стиснул Лиззи руку и, пообещав держать связь, унесся на «ягуаре». Пол убрался наверх под предлогом, что ему необходимо отмыть руки.

Нина тут, но от ее прежней невозмутимой распорядительности, нет и следа: она заполошно мечется по комнате — ждет, когда Лиззи укажет, что делать, Лиззи тем временем лепечет Белле на ухо что-то успокоительное. В конце концов Нина опускается на колени с другого бока и в свою очередь принимается лепетать что-то утешительное, поглядывая тем временем на Лиззи, но та избегает встречаться с ней глазами.

— Господи, взгляни с небес, призри на рабу твою, посети и облегчи ее, — еле слышно — на всякий случай: а что, если Бог и впрямь есть — бормочет Лиззи. Потом вспоминает, что дальше обращаются к Иисусу, и в смятении запинается: на покровительство Иисуса Белла, надо полагать, рассчитывать не может. Белла тем временем еще дышит, но так тяжело и хрипло, что оптимизма это не внушает.

Минуту спустя плечом к плечу входят два медика, бестрепетные и угрюмые, как гробовщики.

— Отойдите, пожалуйста, — командует тот, что постарше, густым басом и, присев, щупает Беллин пульс. Другой приподнимает ее голову, чтобы посветить фонариком в глаза, — и Лиззи промельком видит ее кожу, совсем серую, цветом в древесную золу.

— Реакция есть, ага, аккомодация есть, ага.

Они накрывают Беллу замахрившимся приторно-розовым одеялом, разворачивают носилки.

— Она поправится? — спрашивает Лиззи.

Тот, кто светил фонариком, пронзает ее суровым взглядом.

— Этого мы вам сказать никак не можем.

— Но вы-то знаете?

Оставив ее вопрос без ответа, медик разматывает ремни носилок, его напарник тем временем разглядывает комнату так, точно хочет запечатлеть в памяти все в деталях.

— Вот уж не думал не гадал, что когда-нибудь попаду в этот дом, — говорит он, ни к кому не обращаясь.

— По поводу несчастного случая, скорее всего, назначат расследование, — распрямляясь, сообщает другой. — Вам придется давать показания.

— Разумеется, — говорит Лиззи и, так как Белла дышит все хуже, добавляет: — А теперь я попросила бы вас отвезти ее в больницу.

Беллина кожа приобрела восковой с синюшным отливом оттенок, глаза ее еще глубже ушли в глазницы. Но медики целиком заняты своим делом — поднимают, перекладывают ее на носилки, пристегивают ремнями, нажимают нужные цифирки на своих крохотных пейджерах, а на Беллино лицо и не смотрят.