Сотвори себя - [58]

Семен направился прямо к озеру. Сквозь густые заросли лозы ослепительно сверкала на солнце вода. Издали заприметил старческую фигуру. Дед устроился в тени раскидистого дерева. Похож был Земелька на большой черный пень, которого выкорчевали да и оставили на берегу для просушки.

— Здравствуйте, папаша! — громко крикнул Забара прямо ему в ухо.

— Эв-ва… Во как! Откуда ты взялся? Не с неба ли спустился, сучий сын? — вздрогнули от удивления рыжеватые кустики бровей, жженые-пережженые в кузнице у горна.

— Почему, дедушка, так грозно: сучий сын…

— Не прикидывайся — сам знаешь… Что же тебя ко мне пригнало? То, бывало, и на порог носа не кажешь, гордыня затмевала душу, а то, ишь ты, пронюхал, где я отдыхаю.

— Я вас и не беспокоил бы, да Левко послал на сове-ет, — сказал Забара с издевкой.

— Один ум хорошо, а два — лучше… Садись, раз уж приблудился. Нет, перед моими глазами садись. Хочу тебя видеть в натуральном виде.

Забара небрежно разлегся на траве, облокотившись на правую руку:

— Я не стану вас долго задерживать, дедуля. Вы же меня знаете сызмальства. С моим отцом Советскую власть на ноги ставили в Крутояровке. Скажите этой полоумной Марьяне одно слово… Заступитесь за обиженного!

— Гм, говоришь, полоумной? Язык бы у тебя отсох! Женщины — это наш золотой капитал. Если бы не они в тылу… Бабы кормили фронт. Молиться на них надо, а ты…

— Ну, оговорился, а вы уже и с политграмотой…

— Постой, постой, я сегодня выдам тебе соленую политграмоту. Ты, значит, Забара, сейчас у меня на приеме. А было время, я хотел к тебе попасть, пробиться… Целый день промариновался под твоим кабинетом, и не вышло. Я не ради своего личного дела приходил. Нет! Наведывался я к тебе… подлечить… В самом деле, заглянул, чтобы тебя спасти. Я слыхал от людей: не туда колесо власти крутишь, безбожно пьешь, по сто штук кур за один раз пускаешь под нож… А твой отец, умирая у меня на руках (три пули в грудь всадил ему Махно), слезно просил меня, чтобы я тебя, сиротиночку, на путь истинный наставлял, уму-разуму научил. А уж если пойдет на то, говорил мне твой батько, что надо между ног зажать твою голову да выпороть тебя ремнем, не бойся, говорит, моей рукой карай.

Так вот, сознаюсь тебе, Семен, как на исповеди: приходил я тогда с очень важной миссией. Раз уж ты, думаю, сучий сын, забыл свое село, а оно же вынянчило тебя, никогда не проведаешь людей, что с детства тебя знают, по-стариковски поковыляю к тебе на прием. Я так себе мыслил: только зайду в кабинет, закрою на задвижку дверь, расстегну свой серебрянопряжечный ремень, подаренный мне в гражданскую войну самим Буденным, и высеку тебя, отдеру за уши. Что, считаешь, не одолел бы? Сейчас я больной, никудышный, только языком и могу отстегать. А тогда в моих руках молот свистел, как кнут, кувалда не знала, куда деваться от клепа, а кузница вся ходуном ходила. Попался бы ты мне в руки — отмолотил бы на славу. Вся Крутояровка уполномочила меня на это полезное дело. Бабы приказали: «Пойди, дед Земелька, к тому спесивцу Забаре и выгони из него чванливость, зазнайство! Но, к сожалению, не удалось мне выполнить просьбу односельчан — не принял ты меня, хотя тебе и доложила секретарша: так и так — срочный посол из родного села ожидает. Выпорхнула из твоего кабинета птичка-невеличка и прочирикала, что ваша светлость чрезвычайно занята. Вот и не получился «ременьевый разговор». Но нашлись люди, спасибо им, и без меня учинили справедливо…

— Конь на четырех, да спотыкается, а человек на двух… — промямлил Забара.

— Слушай меня дальше. В Крутояровке, сам осведомлен, что ни баба, то и начальник. Один я рядовой. Да ты вот подвернулся. Нам вдвоем спорее будет. У меня в кузнице нет молотобойца. Всю мелочь поделываю, а вот, скажем, лемех отковать без молотобойца — дудки. Лемех, скажу я тебе, такая штуковина, что по нему нужно гахнуть покрепче, дабы и кузница вздрогнула. Так вот я и склоняю тебя, Забара, к кузнечному ремеслу. Ты, я вижу, в добром здравии мужик. Я уже слаб, вскорости передам тебе свой опыт, всю немудреную науку. Одним словом, будешь иметь дело с огнем и металлом. Эх, горно мое горнило! Если бы я имел силушку, энергию, никогда бы не отдал его тебе, Семен. А пока я еще жив, надо кому-то вручить доброе дело. Передать. Бери эту редкостную профессию у меня, не пожалеешь. Двойная выгода: огонь выжигает из души всякую нечисть, а молот закаляет мускулы. В кузнице, я бы так сказал, человек становится светлее. Кузнец, если хочешь знать правду, это пролетарская кровь на селе. До гаечки, до винтика передам тебе мое царство. Кузнец, поверь мне, старому, самая высокая человеческая должность на земле! — Глаза Земельки увлажнились. Он отвернулся от Семена и обратил их к солнцу.

А на лице Забары лежало невозмутимое безразличие.

— Вы, дед, говорили о своем кузнечном деле влюбленно, как песню пели. И верю я: для вас оно незаменимо. А мне — чужое. Не смогу я переквалифицироваться… Я — руководящая кадра…

— Не отнекивайся, землячок. Потрешься у меня под рукой с годик. Я и черту вправлю мозги, а тебе и подавно. Кстати, я тоже ведь кузнец-самоучка. Как припекло — всему научился.