Сотвори себя - [103]

— Ну что, пошли отсюда? Не выношу духоты! — он нервно расслабил тугой узел галстука.

Вениамин Вениаминович расплатился, и они вышли на улицу. Лускань почему-то стал раздраженным. А Канцюку одолевало нетерпение: похвалит ли его доцент за сказанную им новость? Но тот сосредоточенно молчал.

Шли по проспекту молча. Сквозь густое сито веток, переплетенных над головами, пробивались солнечные пятна. Они ложились на Вениамина Вениаминовича и фантастично изменяли его лицо: оно то расширялось, то делалось удлиненным, то неузнаваемо худым. Он напряженно думал. Двигался среди людей, но никого вокруг себя не замечал.

— Зачетная книжка с тобой? Давай ее сюда. В этом доме живет Китаев. Болеет старик. На часок зайду к нему, навещу и заодно упрошу, чтобы тебе хвост отрубил… Без моей помощи латыни тебе не сдать.

Косте прямо в руки шла удача… Он торопливо вынул из кармана зачетку и нерешительно протянул Лусканю.

— А если Китаев расскажет в деканате? Тогда хоть удирай из института. Может, не стоит?

— Мы же с ним, в конце концов, коллеги. Я его хорошенько попрошу. Грех, думаю, невелик, — и доцент взял в руки зачетную книжку. — Подожди меня вон на той скамейке.

Костя сидел, небрежно раскинув руки и ноги. Не мог поверить в счастье. Согласен был пятки лизать кому угодно, лишь бы избавиться от проклятой латыни.

И вдруг в голову стукнуло: отчего это Лускань такой добренький? Тут что-то нечисто…

— Ну, дружище, пляши! На деле все оказалось куда проще, чем я думал…

Костя вскочил со скамейки и мгновенно очутился возле Лусканя. Дрожащими руками схватил зачетную книжку, раскрыл ее и увидел крючковатую подпись Китаева.

— Ур-р-ра! Чем же я вас отблагодарю, дорогой Вениамин Вениаминович? Век не забуду вашей доброты! Трижды спасибо вам! — говорил он, захлебываясь от счастья.

— Если бы я собрал все благодарности студентов… Несметная сила! На то же мы и люди, чтобы помогать друг другу. — Он похлопал Костю по плечу: — Пойдем, дружище, еще немного пройдемся. Теперь, наверное, в твоем распоряжении времени предостаточно.

— У вас душа добрая! Студенты вас очень любят, Вениамин Вениаминович, — шагая рядом, Канцюка старался заглянуть ему в глаза.

— Ты меня, дружище, ошарашил: Петр Крица… Да ведь ему, если бы не я, не видеть института как собственных ушей. Недобрал баллы. Я как-то зашел к ректору, а он со слезами на глазах упрашивает его, мол, он из детского дома, сирота… Вижу, тот колеблется, не знает, что делать. Я и шепни ему на ухо: «Такого грешно не взять…» И натянули ему несчастный балл, зачислили. А теперь, видишь, сует голову, куда не надо. Рискует ведь вылететь из института. Жаль парня…

— Да, он может сильно влипнуть с этим Молоданом, — поддакнул Канцюка.

— Надо что-то придумать и отвести беду от Крицы. Надо упредить… Но как, как? — Лускань потер лоб.

— Пусть вызовут его в деканат и протрут с песочком.

— Не тот ход, — прервал Костю доцент. — Парень он молодой, горячий… Может озлобиться… Не наломать бы дров… Деликатность, тактичность, чуткость — вот альфа и омега воспитания.

— Вениамин Вениаминович, а вы с ним сами поговорите. Требовательно, по-отцовски… Он вас послушает. А если нет — закрутите гайку до основания!

— Как бы резьбу не сорвать…

— Но и цацкаться с ним не стоит. Предателя ведь обеливает…

— Не горячись. Послушай меня внимательно. Сбился с дороги Крица и сам того не понимает. Еще не поздно парня спасти. Надо ловко забрать у него то письмо. Этим мы, так сказать, его остановим. Он помыкается туда-сюда и утихнет. А позже нам еще и спасибо скажет.

Костя, слушая Лусканя, пришел в изумление: какой же все-таки он беспокойный человек! Переживает за каждого студента. А о себе никогда и словом не обмолвится, чем живет, о чем думает, к чему стремится…

Сегодня у Канцюки блаженное состояние. Не омрачала солнечного настроения даже комическая ситуация: хотел отомстить Крице, а выходит, что он, Канцюка, должен самолично Петра спасать от беды. Чертовщина какая-то получается! Но ведь Вениамину Вениаминовичу виднее. И никуда не попрешь, должен согласиться.

— Да, я смогу… Я принесу вам берлинское письмо, — выдавил из себя Костя.

— Я знаю, ты Крицу не оставишь в беде. На то же мы и люди, чтобы помогать друг другу, — Лускань обнял Костю и как бы между прочим предупредил: — Только чур, шито-крыто. Делай людям добро тихо.

Пожали друг другу руки и разошлись.

ЖИТЬ, ОТВЕЧАЯ ЗА ВСЕ!

«Приходите! Поговорим на тему «Жить, отвечая за все!».

Когда Женя прочла это непривычное объявление, у нее шевельнулась рискованная мысль: «Вот бы там и о дедушке вспомнить…» Посоветовалась с Петром, а тот обеими руками «за». Тополенко и Ковшов тоже были согласны.

И вот настал многообещающий диспут. Женя, бодрая, оживленная, в приподнятом настроении, с большим букетом цветов зашла в общежитие, чтобы вместе с ребятами направиться в институт.

— Моя мама часто говорит: «Студент за своей наукой не видит ни белого свету, ни весеннего цвету». Так я вам целый сноп притащила…

Петр сдержанно, с каким-то холодным отчуждением поблагодарил ее за цветы. Обрезал, подравнял стебли, набрал в литровую банку из-под варенья воды, пристроил цветы и безразлично уставился в раскрытое окно.