Сотвори себя - [101]

— Полундра! — заорал Ковшов, увидев на пороге Марию Сидоровну. Вскочил со стула, чтобы немедленно поднять подушку, но было уже поздно.

Сидоровна важно вошла в комнату и молча уселась на стул. Холодным взглядом смерила с ног до головы каждого, словно взвешивала, какое же придумать сорванцам наказание за небрежное отношение к государственному имуществу.

— Отцовские брюки до колен, а ума — что у курицы… Чья подушка?

— Ничья… Это у нас лишняя. Привез Канцюка из дому, — соврал Тополенко.

Она придирчивым взглядом обвела кровати.

— Все три подушки я заберу…

— Конфискуете? А как же мы? — Иван умоляюще смотрел в глаза Сидоровне. — Сжальтесь над нами, мы больше никогда не будем…

— Кулак под голову — и спите на здоровье! Быстрее, быстрее несите сюда подушки!

Никто не стал возражать, ибо все знали, что это бесполезно.

— Вот ты, — осуждающе посмотрела комендант на Виталия. — Не интересовался, в какую копеечку обходится государству пятилетнее обучение одного студента? То-то же. Именно ты и поможешь мне отнести подушки в камеру хранения… Когда недельку-две поспите на кулаках, тогда, грамотеи, и подсчитаете…

— Ну, что вы. Меня же засмеют.

— А смех — лучшее лекарство…

— Разве только я один?.. Мы все…

— Сначала излечу тебя. С кого-то надо начинать.

Вскоре он возвратился с кирпичами в руках.

— Что, как святой мученик вместо подушек положишь под голову? — засмеялся Тополенко.

Виталий пробормотал что-то невнятное.

— Не переживай, что Сидоровна поймала на горячем… Перемелется, — утешал Крица друга.

— Меня это не волнует. — Виталий осторожно положил кирпичи на пол. — Я о другом — хочу излечить Костю от скупости.

— О, мы и забыли о нем! — Тополенко вытащил из-под кровати Канцюки замысловато завязанный мешок.

— Тут и зубами не разорвешь… Ух, скряга — среди зимы льда не выпросишь! — засмеялся Виталий.

— Ребята, я советовал бы вам не трогать его вещи, — старался сдержать их порыв Петр.

— Итак, мы сейчас произведем маленькую операцию.

Тополенко взял с подоконника старый скальпель. Распорол парусину. На пол выкатились яблоки. Иван собрал их, как когда-то в детстве, в подол рубашки. А Виталий тем временем вытащил из мешка выщербленный горшок с домашней колбасой, залитой смальцем, стеклянную трехлитровую банку цветочного меда…

— Аж слюнки текут, — не сдержался Иван.

— А ты их не распускай! Давай сюда кирпичи! — приказал Ковшов.

— Виталечка, ты гений! — восторженно воскликнул Тополенко. — Скупость поломает свои острые зубы…

Спустя полчаса все было готово: колбаса вкусно румянилась на сковородке, пахла чесноком и еще какими-то неизвестными приправами. В две глубокие миски, взятые в буфете, ловкий Тополенко налил прозрачный мед. Сбегал к крану, чтобы помыть яблоки. Вытирая полотенцем пот со лба, стал посредине комнаты и удовлетворенно улыбнулся:

— Виталька, кончай зашивать эту торбу.

— Все, баста! — Ковшов задвинул котомку на место.

— Еще не появлялся его высокородие Канцюка? Ну, ребята, молодцы! Здорово же вы придумали! — звонко засмеялась Люда, входя в комнату.

— Ожидаем, как тяжело больной врача, — Иван в который уже раз осматривал стол.

— По-моему, Тополенко, ты совершил непоправимую ошибку. Тебе надо было идти учиться кулинарному искусству, а не в медицинский. Ты врожденный повар! — Петр похлопал друга по плечу.

— Давайте прикроем яства газетами, иначе Костя сознание потеряет, когда увидит все это, — подал дельное предложение Ковшов.

Тополенко едва успел бросить газету на стол, как в комнату, чертыхаясь, ввалился Канцюка: видно, и на этот раз ему не повезло с латынью.

— Костик, а мы тебя с нетерпением ожидаем. — Люда явно подлизывалась к Канцюке. Приложила ко лбу свою ладошку. — Ты, случайно, не заболел?

— Какая там болезнь!.. Голодный, как волчище… А у вас тут вкуснятиной пахнет…

— Мы состряпали ужин. В складчину, — молвил Тополенко. — Прошу, друзья, к столу!

Петр нехотя сел поодаль. У него за спиной смущенно топтался Виталий, Люда старательно протирала чистым полотенцем лично для Кости тарелку. Но Канцюка, не ожидая персонального приглашения, схватил вилку и, ни на кого не обращая внимания, стал усердно уминать жареную колбасу с картошкой.

— Братцы кролики, если я, паче чаяния, соберусь жениться, то возьму себе девчонку, чтобы ела мало, как птичка, а бегала прытко, как электричка…

— Костик, а ты мне нравишься. Бери меня в жены!

В это мгновение его взгляд вдруг упал на миски с медом, на горку краснобоких яблок. Рот будто судорога свела — он так и остался полуоткрытым… Непроизвольно выпала из рук вилка… Быстро посмотрел на ребят, пытался что-то спросить у Люды, но спазмы перехватили горло.

Ребята как ни в чем не бывало ели картошку, уплетали колбасу. Ковшов принялся щедро угощать Люду медом, яблоками.

Лицо Канцюки помрачнело, еле проглотил застрявший в горле кусок.

Он понял, что ему подсунули его же колбасу, мед, яблоки — все выгребли, нахалы! Ему захотелось кулаком врезать по миске… Так делал отец, когда в чем-то не могла угодить ему мать. Залепить бы глаза медом Виталию, Ивану, Петру, Людке… Вон ведь как зло высмеяли, поиздевались, поглумились над ним.

Во рту стало горько. Подняться, плюнуть бы им в глаза и убежать. Или дернуть, стащить клеенку со стола, сбросить на пол эту закуску? Да! Сейчас же! И Костя уже примерился, за какой конец уцепиться.