Сотвори себя - [102]

Но кто-то постучал в дверь. И снова появилась Мария Сидоровна.

— О, заходите, заходите, желанной гостьей будете! — поднялся из-за стола Крица.

Комендант еле втиснулась в дверь с тремя подушками.

— Поменяла вам наволочки. Смотрите мне, сорвиголовы! Снова начнете дурачиться, уши пообрываю! — любезно положила ношу на кровать Ковшову.

— А мы вот ужинаем в складчину. Домашняя колбаса, яблоки, мед… Не побрезгуйте, угощайтесь, будьте добры!

— Я полакомлюсь только… чуть. — Она взяла душистое яблоко, поблагодарила и спокойно ушла из комнаты, забыв обо всех былых неприятностях.

Костя быстро выскочил из-за стола, быстро достал из-под кровати мешок, рывком поднял его… Из небрежно зашитой дыры тяжело, один за другим выпали кирпичи, загромыхали о пол, больно ударили по ногам…

Канцюка обиженно застонал, прошил каждого презрительным взглядом, одним рывком подскочил к двери, с ненавистью ударил ее ногой и вырвался в коридор.

«НА ТО ЖЕ МЫ И ЛЮДИ…»

С тех пор Костя откололся от ребят. Возвращался в комнату поздним вечером и сразу же ложился в постель, а рано утром куда-то убегал… Ему казалось, что весь институт поднимает его на смех: скупердяй, скряга!

Уже и ребята извинились перед ним: «Давай забудем нашу глупую шутку, живи, как тебе заблагорассудится». А он все не мог перенести обиды. Жажда мести запала в душу. Все обдумывал, чем бы отплатить Петру? Он не сомневался, что это он подбил Ковшова и Тополенко злобно посмеяться над ним. Но как, как ему отомстить? Учится Крица хорошо, первый штангист в городе, нравственный облик — лучшего и не надо желать…

Разве что… Разве… Да, действительно, почему Петр носится с этим продажным профессором? Смотрите, следопыт выискался: что-то распутывает, чего-то докапывается. Дать бы ему по рукам за самодеятельность… Ведь Вениамин Вениаминович еще на первом курсе как-то сказал, что Молодан — черное пятно в светлой истории института. Крица затеял нечистую игру, преподавателям ни слова о письме из Берлина, даже прячется с ним. Спутался с внучкой профессора Молодана, и она понукает, крутит им. Шушукаются по углам, что-то вынюхивают, видишь ли, они умные, а все остальные дураки. Тополенко и Ковшов сочувственно поддакивают им, помогают. Доиграются мальчики, достанется всей группе, всему факультету за политическую близорукость. Спросят и его, Канцюку: где был, где твоя комсомольская бдительность. Под носом творились дела сомнительные, а ты знал и молчал…

Третий день крутился Костя под дверью парткома, не осмеливаясь войти к секретарю. Обитая светлым дерматином дверь неотступно звала к себе и одновременно отталкивала — не хватало смелости. Поплелся к окну в конце коридора, издали следил за дверью парткома. Она вдруг резко открылась, и из кабинета молодецкими пружинистыми шагами вышел доцент Лускань. Напевая, как всегда, песенку, он прошел мимо Канцюки и стал легко спускаться по лестнице.

— Вениамин Вениа…

Костя мигом бросился за преподавателем. «Вот ему-то я и расскажу все. Он внимательный, чуткий, а к секретарю парткома все-таки идти страшновато».

Уже на улице догнал доцента.

— Извините. Я на одну минуточку…

— О, здравствуй, здравствуй! — Лускань неожиданно протянул руку Косте. — Я к твоим услугам.

Канцюка замялся и не знал, с чего начать.

Паузой воспользовался Лускань.

— Давай-ка зайдем в это заведение и выпьем по кружке пива, — предложил он.

— Что вы, Вениамин Вениаминович! Я и вы, неудобно как-то.

— Брось эти условности. — Доцент взял Канцюку под руку.

Лускань медленно тянул тонкими губами душистый напиток.

Костя быстро выпил свой стакан и вдруг пожаловался Лусканю:

— У меня хвост по латыни… Учу денно и нощно. Если не сдам, к сессии не допустят…

— Говоришь, парень, с латынью не в ладах? Она нужна медику, как больному здоровье, — Лускань этой фразой дал понять, что и он когда-то зубрил мертвый язык и до сих пор помнит афоризмы старого Китаева. — Николай Николаевич — дореволюционная школа. В его глазах ты человек лишь тогда, когда латынь вошла в твою кровь. Он еще до войны своей лысиной освещал нам, студентам, путь в науку и сейчас трудится…

— Вениамин Вениаминович, скажите, пожалуйста, а вы действительно знали профессора Молодана?

От неожиданности тот сразу и не сообразил, что ему ответить. Внимательно посмотрел Косте в глаза, но они ничего не выражали.

— Да, знал. До войны в медицинском мире он слыл крупным специалистом. Только политики не любил. Принадлежал к «чистым ученым». Не понимал, что за любой наукой всегда стоит политика. Сдался в плен. Таких оккупанты нюхом чуяли… Словом, продался фашистам с головой. Почему это ты вдруг о нем заговорил?

— Да, понимаете, Крица письмо получил из Берлина. Пишет какой-то Карл Шерринг, будто бы Молодан самый честный в мире ученый… Петр подружился с профессорской внучкой. К ним присоединились Тополенко и Ковшов. Заваривают кашу… Хотят распутать клубок, был ли Молодан предателем или нет…

— Я думаю, не их забота делать расследование. Для этого есть соответствующие органы.

— Вот я и хотел вам сообщить…

Лускань сделал вид, что не особенно заинтересовался вопросом Канцюки, но в его глазах проскользнул испуг.