Русская - [9]

Но как же он! Как же!.. Знает ведь, что эти деньги… что эти вещи… что не мое оно! И не надо мне, черт подери! Все, что хочу, все, что прошу — рядом… и вырываю выходные, вырываю последние возможности…

Становится обидно — не ценит. Совсем. Полностью. Абсолютно.

Я задумываюсь на пару мгновений, проследив путь одной маленькой капельки дождя от вершины лобового стекла до безжалостного дворника. Зато Джаспер подобными глупостями заниматься не намерен: на мои слова он реагирует как надо.

Обернувшись ко мне всем телом, наплевав на дорогу и обратив всю ненависть, полыхающую яркими огнями, всю злость в себе на меня, он больно придавливает взглядом. Ни сесть, ни подняться, ни отвернуться. Пресс… каменный.

Я кусаю губу. Я жду, когда это кончится. Ненавижу подобные разговоры с подобным завершением.

— Ты тварь, Изабелла, — хрипловатым голосом шипит Хейл, сдернув руку с руля и явно намереваясь убедить меня не только словами, но и «прикосновениями» в своей правоте и своем недовольстве, — такая…

Только вот не может, не успевает договорить.

Только вот, заслышав металлический скрежет, вынужден оторваться от меня и оставить в покое свою мимолетную задумку.

А все потому, что красный свет был придуман для регулировки дорожного движения, правила которого мы, сконцентрировавшись на собственных обидах, сейчас безбожно нарушили. И итог всего этого — материальный, явный — оставлен позади, в метре отдаления, в виде автомобиля, в правое крыло которого наш поддержанный «Пежо» и ударил.

Темно-серый. Темно-серый, с серебристым отблеском капота и ровной сеточкой металлических переплетений на бампере… я видела эту машину… я видела, и, кажется, даже сегодня…

И вдруг, как снег на голову, воспоминание: боже, да это тот самый «ягуар» из пробки возле концертного зала!

Его водитель, раззадоренный настолько, насколько вряд ли способен корридский бык, покидает салон своего авто, всем своим видом (воинственно-ненавистным) и движениями (отрывистыми, готовыми к расправе), упираясь в крышу автомобиля своими огромными ладонями.

Мгновенье — и его лицо с короткой, почти армейской стрижкой, серыми глазами и немного неправильными, «неотесанными» чертами лица, возникает картинкой перед лицом памяти.

Суббота. Бар. Сигарета. «Вкус сезона»…

Черт побери, мы врезались в… как там называл его Джас? Людоеда, верно. Мы врезались в Людоеда!.. Причем того самого, с кем знакомство началось удачно, а кончилось не дай бог.

Но хуже всего не это. Хуже еще может быть, приходится признать. Ведь дело в том, что именно коротко стриженный сероглазый Людоед и смотрел на нас в пробке. Это его отвращение я видела!

Я застываю на своем кресле, ошарашенно глядя на Джаспера и его сжавшиеся, побелевшие тонкие губы. Я не знаю, что делать, и он, похоже, тем более — ситуация изменилась чересчур быстро. Нет возможности среагировать как подобает. Это полный аут.

А «медвежонок» тем временем, расправив свои широкие плечи, идет к нам — зеркало заднего вида даже не старается скрыть эту досадную очевидность.

Capitolo 2

В одной песне Джаспера говорилось: «Твой день удался, если строительный кран на тебя не брякнулся». И в этом, наверное, есть своя правда. Потому что если падение все-таки произошло, день вряд ли назовешь удачным… или если проскочить на красный все-таки не удалось.

Но в данный момент самым, наверное, красноречивым доказательством того, что вечер провален, является не полупрозрачный дымок из-под нашего капота и даже не четко очерченная вмятина на крыле «ягуара», а его хозяин. Его хозяин, который с лицом разгневанного гладиатора (да и с телом тоже) идет к нам на встречу. Ждет с нетерпением, когда хоть кто-то выйдет из салона. Готовится к расправе…

— Мать твою! — Джаспер громко чертыхается, ударив рукой по рулю и в очередной раз оглянувшись назад. — Ты видишь? Видишь, что наделала?

Его бледность, его нерешительность — все пропало. Осталось волнение, склеившееся в пеструю массу с уже знакомой мне злостью.

— Там разве сильно?.. — прикусив губу, негромко бормочу. — Мы вроде только задели…

Мужчина быстро и с отвратительной усмешкой мне кивает. И язвительно отвечает:

— Так ему и передам.

Это походит на плохо поставленный, с отвратительным сюжетом, зато чудесно отрепетированный спектакль. Декорации и персонажи продуманы просто чудесно, а их действия — тем более.

И утешающего в такой информации, конечно, мало.

Хейл открывает свою дверь, впуская в салон холодный воздух и морось дождя, который никак не в состоянии сегодня прекратиться. Он готов выйти и начать разговор, которого не миновать, но заметив, что я нервно сжимаю пальцами ремень безопасности, останавливается.

— Не-а, Белла, — четко проговаривает, самостоятельно отстегивая его, — и ты выходи. Не смей заставлять меня разбираться с этим одному.

Я поворачиваюсь к нему, нерешительно кивнув. Вижу потемневшие глаза и не спорю. Боюсь спорить. Не хочу.

Послушно тянусь к дверной ручке, правда, стискиваю ее сильнее нужного. Выхожу.

— Что ты творишь? — это те первые слова, что долетают до слуха, когда каблуки касаются мокрого асфальта, а пальто принимает на себя удар дождя. Их произносит водитель покореженного нами авто, успев уже подойти достаточно близко. Его губы угрожающе растянулись в оскале.