Русская - [14]

Да, эта песня романтичная, я знаю. И да, кажется, кто-то сегодня перебрал с водкой.

— Мое время бесценно, Хозяин.

— Любое время должно быть справедливо оценено, — не соглашается он. Пальцы, снова решившие попытать удачу, прикасаются к моей шее как раз там, где слышен пульс.

— Да?.. Ну что же…

— «Да»? — в его голосе энтузиазм и восторженность. — Назови-ка цену. Я тотчас заплачу.

Я прикусываю губу, усмехаясь. Я поворачиваю к нему голову, ангельски-невинно улыбнувшись.

— Миллион долларов, сэр. Для вас — со скидкой.

Зеленые глаза затягиваются пеленой недовольства. Неужели для него это не шутка?

— Это что же, на всю жизнь, миссис Адамс?

— Это на одну ночь, мистер Рамс.

Джаспер начинает новую композицию. Теперь уже о попытке спрыгнуть с «Золотого моста» Сан-Франциско: автобиографическую песню. На меня не смотрит, даже не ищет в толпе. Занят игрой. И Деметрий, который на его глазах подобных откровенных вольностей себе не позволяет, этим в наглую пользуется.

— Слишком-слишком, Белла, — я чувствую прикосновения к бедрам, смешанные с его недовольным голосом. И это раздражает.

— Цена безоговорочная.

Смешок. Только ехидный.

— А тому старику, что отпустил тебя сегодня, ты бы тоже отказала? Или отблагодарила? — неожиданно спрашивает Дем.

Я морщусь. Человек в серых перчатках мне никто, и видела я его явно в последний раз, но почему-то обсуждать его и шутить на эту тему не хочется. Виной, наверное, та странность и неразгаданность, что была в его взгляде. И то, что он за нас с Джаспером заступился.

— Он не предлагал, — пожимаю плечами, выпутываясь из рук хозяина Обители и отстраняясь от его настойчивых губ, — к тому же, Дем, я с Джаспером, помнишь? Это неизменно.

Деметрий щурится, поглядывая на меня с подозрительностью.

— Точно?

— Абсолютно, — делаю шаг вперед, увеличивая между нами расстояние и прекращая игру, зашедшую дальше нужного, — запомни это.

Пожав плечами, тот покорно мне кивает.

— Как пожелаешь, девочка.

А потом все же добавляет:

— Но не забывай, что у тебя есть варианты… мне денег за секс давать не нужно.

И прежде чем я успеваю негодующе залепить ему пощечину, исчезает.

Как чертов вампир.

* * *

Такси останавливается рядом с забором резиденции, и водитель, дважды проговорив мое имя — сначала обычным тоном, а потом более громким, чтобы разбудить, — называет сумму оплаты.

Получает. Снимает с дверей блокировку.

Я выхожу наружу, с трудом удерживая равновесие на каблуках, и, кое-как запахнув пальто, бреду к калитке черного входа. Замаскированная среди бережно выращенных Джозеппе — бессменным садовником Рональда — кипарисов, она не видна на первый взгляд и недоступна к проникновению. Однако если есть ключ и желание, войти можно — как делаю я, например. Главное — не забыть закрыть, а то в прошлый раз огонь пришлось брать на себя охраннику, прикрывшему мою полуобнаженную платьем спину.

Он и сейчас здесь — на своем посту, перед входом, — Гоул. Осматривает территорию, готовый предотвратить грабеж и нападения. У него рация для связи с другими (каждые двадцать пять метров) и охранным центром и заряженный пистолет, я знаю.

А он знает меня.

— Мисс, — опускает голову, обернувшись. К поясу рука даже не дергается.

— Привет, — поежившись, отвечаю ему, взглянув на давно затянувшееся ночными тучами небо.

Сейчас, наверное, часа два. А может и больше.

— Там открыто.

— Я знаю.

Прохожу мимо него, стараясь держаться подальше от каменной дорожки, оповещающей всех и вся, что я наконец-то соизволила явиться домой. Трава хоть и мягкая и идти по ней трудно, зато бесшумно. Зато отец не проснется.

В коридоре, в холле — везде темно. Дом погрузился во тьму, в доме все заняли спальни и заперли замки. По ночам эта огромная резиденция напоминает декорации к старым американским фильмам. Такая же роскошь эпохи гражданской войны. И такое же немое молчание темных стен.

Я разуваюсь, снимаю куртку. Кидаю все это в прихожей — сами потом как-нибудь разберут. Но мобильник забираю — он мне еще понадобится.

И, плохо ориентируясь в пространстве, мечтая лишь добраться до постели, насилу втягиваю тело наверх по широкой лестнице.

Слишком много пространства и слишком много украшений — картин, скульптур, даже фонтанчик посреди холла! Ронни мнит себя поклонником искусства, скупая все это на аукционах, хотя путает Рембрандта с Рубенсом, Моне и Мане, а картину «Дама с горностаем» приписывает Рафаэлю. Он безнадежен, хоть и не признает. И ему плевать.

Моя комната — вторая дверь слева. И на подходе к ней — как и на всем третьем этаже, впрочем, — лежит ковер. Из-за меня. Я создаю много шума.

Вваливаюсь внутрь, наскоро отперев свою толстую дубовую дверь, и, сбрасывая чертовы туфли, делаю глубокий вдох.

Всегда, когда я возвращаюсь сюда после выходных, в груди болит и тянет. Мне хочется обратно, к Джасперу. Не поцеловать его напоследок, накрыв одеялом, когда увижу в окне огни такси, а остаться рядом, лечь под боком и, проигнорировав пьяные бормотания, обнять так крепко, как возможно.

Я готова отдать все наследство отца за возможность быть рядом с этим мужчиной. Утром, днем и вечером. С выпивкой или без. С «травкой» или без нее. Как угодно. Как, черт подери, угодно…