Русская - [13]

Мужчина дышит сбито, но все же не тяжело — а это не то, что нужно нам обоим. Я обожаю видеть его разозленное, распаленное желанием лицо. Когда он готов умолять меня ускориться или наоборот, приостановиться… когда он по-настоящему мой.

А потому, не дожидаясь приглашения, я опускаю руки с его плеч ниже талии, а губами атакую шею, немного выгнувшись назад. Я знаю, что так ему тяжелее держать меня на весу, но шепотом обещаю, что долго тяжесть не продлится. Не запомнится. Пройдет…

— Бесподобный, — мурлычу ему на ухо каждый раз, когда слышу скрежет зубов.

И каждый раз все с большей и большей силой музыкальные пальцы Хейла сдавливают мои бедра. Хотят взять все. Все, что они могут дать. Всю меня… без остатка.

…Через пять минут им это удается. Услышав его полувсхлип-полустон, с трудом сдержанный дабы не быть обнаруженным, я, вздрогнув, замираю. Мы вместе замираем, остановившись. И эта бесконечная секунда сама собой, без лишних дополнений, искупает весь негатив сегодняшнего вечера.

Джаспер громко втягивает воздух через нос, морщась. Утыкается лицом мне в шею, все еще подрагивая. Но больше не хмурится, больше не плюется обидной ревностью и уж точно не намерен ударить.

Конфликт исчерпан.

Конфликт рассеялся.

Конфликт растворился в оргазме…

* * *

— Подарим ушам удовольствие, дамы и господа, — левой рукой обвив микрофон, а правой удерживая на половину опустошенный бокал с водкой, объявляет со сцены Деметрий, — Бесподобный, как огненный лев, и Смелый, как Акула, наш Солнечный раб Джаспер Хейл…

Публика, подтянувшаяся от столиков со спиртным и «пылью» ближе к сцене, сооруженной из трех широких столов, вытесанных еще дедом хозяина, и высоким желтым занавесом в виде декораций, встречает мужчину аплодисментами. Им нравятся его песни. Им нравится все в Обители.

Джаспер начинает выступление, совершив на своей гитаре первый перебор. В комнате воцаряется полная тишина, окрашенная, словно по чьей-то задумке, синеватым дымом. И через пару секунд из этой тишины, мягкой и мерцающей, появляется постепенно набирающий громкость голос Хейла — звучит красиво.

Первая песня на сегодня — моя любимая — «Восходы Ада». И ее, прикрыв глаза, я с упоением слушаю. Концерт можно считать официально открытым.

Джаспер говорил, что в детстве он не пел. Что эта любовь к музыке, это желание начать ею заниматься пришло позже, когда он стал подростком. Когда послал к черту мать и, скопив денег, купил свою первую гитару — вырвался из повседневности.

А сейчас он не представляет своей жизни без концертов и завороженной публики. А сейчас песни — его отдушина, его главная страсть. И вряд ли найдется тот, кто за столь короткое время сумел освоить все приемы игры на гитаре, так умело объединив их в своих песнях — в чем в чем, а в этом ему равных точно нет.

Я знаю, что мое мнение заинтересованное. Я знаю, что я, возможно, переоцениваю Джаса — Рональд любит так говорить. Но мне искренне кажется верной каждая мысль, каждое слово о его таланте. И как только минет срок, дающий возможность распоряжаться своим наследством — через полтора года, — я по полной использую весь свой капитал, дабы не дать мужчине зачахнуть и утратить смысл существования. Я обещала ему, что Бесподобный станет известным музыкантом.

Я сдержу свое слово. Это чудесно, когда есть ради кого стараться…

«Восходы…» сменяются «Дьявольскими кольцами». Я помню, что вдохновение на эту композицию пришло к нему на осенней ярмарке, что мы посещали в прошлом году. В лотерее мы выиграли два пластиковых колечка, выкрашенных в темно-серый, с печатью Дьявола, такого популярного на тот Хэллоуин. И эти колечки есть у нас до сих пор — на мизинцах… правда, теперь они серебряные. По дизайну тех я заказала настоящие в одном ювелирном салоне. С точностью до мельчайших деталей, потому что эти кольца — наше объединение, наша приверженность друг другу. Они — преддверие золотых, на которые я все еще надеюсь…

— И заберу у тебя все то, за что церковь платье белое надеть разрешает… — неожиданно шепчет мне знакомый голос на ухо, в такт словам Джаспера со сцены. Даже в ритм попадает. А ореол запаха, окружающий словно кокон, дает лишнюю подсказку и без того уверенному сознанию.

— Уже поздно забирать, — таким же шепотом отвечаю я, усмехнувшись. Поднимаю голову на Деметрия, сожалеюще улыбнувшись.

Хозяин хмыкает, недовольно цокнув языком.

— Плохо-плохо, Изабелла…

— А кто сказал, что хорошо? — я играю с ним. Это детские шалости, забавы — мы оба понимаем. Между нами с Деметрием уже все расставлено над «i». Давным-давно.

И все же тем, что я стою чуть в отдалении от всех, возле стены, он пользуется. Становится сзади, незаметным в полумраке жестом приобнимая за талию.

— Знаешь, мне все равно, — как будто брал время на раздумья, отвечает мужчина. Легонькими движениями поглаживает обнаженный треугольник кожи на моей спине.

— Что же так?

— Ты слишком красивая, Белла.

Я вздыхаю, тем же легоньким движением, почти изящным, сбросив с себя его руки. Комплименты излишни, мистер Рамс.

— Это не аргумент.

— М-м-м, — он ведет носом по моим волосам, умудрившись нагнуться достаточно низко, чтобы сделать это, — а как насчет гонорара? Сколько стоит провести с вами время, миссис Адамс?