Разноцветная одежда - [19]

Шрифт
Интервал


Вот это и есть твой еврей, Шаршис?


>Иосиф, одетый в лохмотья, встает перед троном. Малфи очень обеспокоен.


ШАРШИС. Прошу милости у фараона, да будет он жив, здоров и невредим. Не моя вина, что он пришел таким. Я пытался отчистить его.

ФАРАОН. Ты поймал рыбу. Чистить и жарить предоставь мне.


>Иосиф демонстративно восходит по ступенькам к трону, берет жезл и ударяет в гонг. Фараон не двигается. Иосиф показывает на себя, когда появляется палач.


ИОСИФ. Уведи меня.

ФАРАОН. Вижу, что ты не понимаешь принципов здравого правления. Если бы каждому позволялось входить сюда и самому приказывать, чтобы ему отрубали голову, какой тогда смысл в государе?

ИОСИФ. А какой же смысл в том, что государь не может отрубить человеку голову, не толкуя об этом целый час?

ФАРАОН. Даже государь должен передохнуть между казнями. И кто ты такой, чтобы жаловаться? Ты еще не позабавил нас.

ИОСИФ. Нет. Но я услышал одну из шуток фараона. Должен ли я слушать остальные? Здесь что, совсем не бывает справедливости?

ФАРАОН. Ни один государь не может позволить себе такую роскошь, как справедливость. Странный он, этот еврей. Пусть пророчествует. Если ты истолкуешь мои сны так же честно, как мои шутки, ты получишь великую награду.

ИОСИФ. Попытаюсь. (Делает знак палачу, чтобы тот уходил). Допустим на минуту, всего лишь ради пророчества, что ты действительно видел эти сны. Тогда я сказал бы (принимает позу и интонацию профессионального гадальщика и бросается в омут с головой), что два этих сна были едины. Тучные коровы и тучные колосья олицетворяют семь лет великого процветания Египта. Тощие коровы и тощие колосья — это голодные годы, которые последуют за семью плодородными годами. Тощее пожрет тучное. Останется только голод. (Выразительно глядит на Малфи). Где твои правители? Они что, совсем не смотрят вперед, не заботятся о будущем? Почему они не строят житницы, чтобы сохранить пшеницу тучных лет и провести Египет через тощие годы?.. Вот что я сказал бы, если бы это был сон.

ФАРАОН. Восхитительно. Подойди поближе, чтобы я мог лучше тебя разглядеть.


>Иосиф подходит ближе.


Мне очень по душе твоя мысль о житницах.

ИОСИФ. Мне самому она нравится.

ФАРАОН. Мы должны поговорить об этом подробнее.

ИОСИФ (проницательно). Но на самом деле я не верю, что фараон видел эти сны. Ты выдумал их. Ведь ты обеспокоен, фараон — ужасно обеспокоен положением дел в Египте.

ФАРАОН. Великолепно. Великолепно.

ИОСИФ. В этом сне, который ты выдумал, тучные коровы и тучные колосья — символы процветания, которым наслаждался Египет, когда у фараона были мудрые советники.

ФАРАОН. Этот малый все насквозь видит.

ИОСИФ. Тощие коровы и тощие колосья — дурные времена, которые предвидит фараон в результате неумных советов его теперешних советников.

ФАРАОН. Все забавнее и забавнее. Он может прочесть даже твой ум, Малфи. (Иосифу). Расскажи мне секрет твоей силы, еврей. Это откровение богов?

ИОСИФ. О том, чем мы обязаны в таких делах богам и чем — самим себе, я охотно выслушал бы мнение Малфи.

МАЛФИ. Нет ничего сверхъестественного в его поверхностных познаниях, фараон.

ФАРАОН. Это утешает, если они всего лишь поверхностны. Я уже начал опасаться, что он действительно знает, о чем говорит.

МАЛФИ. Он занимал когда-то место, где нахватался придворных сплетен, которыми и пользуется к своей выгоде.

ФАРАОН. Так ты знаешь его?

МАЛФИ. Слишком хорошо знаю. Когда-то он был рабом в доме Потифара — и недолгое время пробыл домоправителем Потифара. Но он совершил в его доме непроизносимое преступление.

ФАРАОН. Что? Не тот ли ты парень, который изнасиловал Вашни?

ИОСИФ. Вижу, что мое преступление не столь уж непроизносимо, как хотел бы Малфи заставить тебя поверить.

ФАРАОН. О, мы здесь говорим обо всем. И преступления страсти особенно увлекают меня. Конечно, я думаю, что им практически всегда нет оправданий. Немного терпения — и ты всегда можешь добиться своей цели без этого варварского насилия.

ИОСИФ. Я вспомню об этом, фараон, в следующий раз, когда желание охватит меня.

ФАРАОН. Мы обсудим это после, на досуге… Но сейчас есть другое дело, которое кажется мне более важным. Скажи мне, еврей, знаешь ли ты что-нибудь об этой новой науке управления, о которой болтает всякий дурак?

ИОСИФ. Я управлял Египтом два года.

ФАРАОН. Странно. Я не помню, чтобы ты был правителем. В какой период египетской истории состоялось твое правление?

ИОСИФ. В тот период, который непосредственно предшествовал великому преступлению.

ФАРАОН. Но в это время Потифар… (Резко замолкает, изумленный. Голос его меняется, выдавая интерес). Итак, это ты на самом деле правил Египтом все это время?

ИОСИФ. Я делал, что мог, через Потифара. Даже фараон, должно быть, заметил перемены к худшему после моего непроизносимого преступления.

ФАРАОН. Решительно. Я помню, как гадал, что случилось с умом Потифара. С того дня, как изнасиловали Вашни, казалось, он совершенно расклеился. Я избавился от него и назначил Малфи. Но в семействе Малфи, должно быть, тоже случилось непроизносимое преступление.

ИОСИФ (делает знак, как будто перерезает горло). Избавился от Потифара?

ФАРАОН. Нет. Нет. Потифар принадлежит к одному из наших лучших семейств. Я аккуратно переставил его на незначительный пост с высокопарным титулом. Я назначил Потифара одним из помощников Верховного жреца и Защитника веры.


Еще от автора Барри Стейвис
Человек, который никогда не умрет

Пьеса известного американского драматурга XX века посвящена борцу за права рабочих, профсоюзному деятелю и автору песен Джо Хиллу. Радикальный революционер, агитатор, опасный своим талантом, поэт, чьи песни стремительно разлетались по стране, легенда американского рабочего движения, в 1915 году он был осужден и казнен по сфабрикованному обвинению.


Харперс-Ферри

Пьеса одного из американских драматургов XX века посвящена значительной для истории США личности — белому аболиционисту Джону Брауну, убежденному стороннику насильственного изменения общества. Накануне войны между Севером и Югом он возглавил партизанский отряд колонистов — противников рабства, в результате неудачного рейда на арсенал города Харперс-Ферри был схвачен и казнен.


Светильник, зажженный в полночь

В пьесе одного из наиболее интересных американских драматургов XX века Галилей бросает вызов религиозным догмам, встречает сопротивление церкви и ведет борьбу с невежеством, страхом и унынием.


Светильник, зажженный в полночь, и другие пьесы

В сборник входят пьесы одного из наиболее интересных и значительных современных драматургов США. Творчество Стейвиса отмечено масштабностью и остротой проблематики, выразительностью характеров, актуальностью сценических коллизий. Его пьесы — это драмы идей, здесь обретают голос известные исторические личности — Галилей, Джо Хилл, Джон Браун.


Рекомендуем почитать
Драматург

Пьеса в четырёх сценах .


Годовщина свадьбы

Телевизионная пьеса из журнала «Иностранная литература» №5, 1968.


Один день из жизни жены Эйвери Мэнна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жить

«Жить» - это российская драма на тему смерти и жизни. Фильм режиссера Василия Сигарева представлял Россию в 2012 году на кинофестивале в Роттердаме. Сюжет фильма разбит на три истории, где для каждого героя уготована трагическая участь – гибель самых близких людей. В одной из сюжетных линии у ребенка умирает отец, в другой по жестокому стечению обстоятельств гибнет любимый человек героини, а в третей уж и вовсе ужасная ситуация – женщина теряет сразу двух дочерей-двойняшек. Цель режиссера и смысл фильма – показать зрителю силу потери и силу воли героя.


Игра снов

Пьеса «Игра снов» отличается глобальностью, фаустовской космичностью сюжета. Это одно из наиболее совершенных творений Августа Стриндберга, по его словам, «дитя моей величайшей боли».


О себе

Страна наша особенная. В ней за жизнь одного человека, какие-то там 70 с лишком лет, три раза менялись цивилизации. Причем каждая не только заставляла людей отказываться от убеждений, но заново переписывала историю, да по нескольку раз. Я хотел писать от истории. Я хотел жить в Истории. Ибо современность мне решительно не нравилась.Оставалось только выбрать век и найти в нем героя.«Есть два драматурга с одной фамилией. Один — автор «Сократа», «Нерона и Сенеки» и «Лунина», а другой — «Еще раз про любовь», «Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано», «Она в отсутствии любви и смерти» и так далее.