Рассказы и эссе - [30]

А человек, накормивший сто голубей, получает, наверное, право съесть одного из них, чтобы и завтра кормить остальных. Право это получает он именно от окормляемых. Разве лучше, чтобы, стряхнув с себя голубей, он поплелся в ближайший общепит, где его накормят тем же голубем, только закланным государственной рукой. Главное, чтобы тот голубь, которого он пожирает, не оказался Святым Духом.

Что же касается древнекитайских голубей, они не чета нашим фрийдерштаубе. Их невозможно было обмануть. Но Ван Вею все же это удалось. И было это так.

Ван Вей писал ученикам Ду Фу и Ли Бо, что наивно считать, будто тщательного выполнения предписаний древних мудрецов достаточно, чтобы достичь Верхней ступени просветления. Он в этом убеждался на своем опыте с голубями. И продолжал совершенствоваться. Как явствует из писем ученикам, он понял: истина не в том, чтобы достичь цели пути, а в том, чтобы самому стать стезей. Выбрасывая из мозгов все лишнее, все больше очищаясь и соизмеряя своё очищение с недоверчивостью голубей, он еще не выбросил из мыслей остаток тщеславия — саму мысль о недоверчивости голубей. И только жег сухие листья и улыбался.

Старый Ван Вей сидел на пригорке в Позе Покоя. Бледно-голубые иероглифы голубей повисли на рисовой бумаге пространства над долиной у желтой реки. Голуби весело притворялись, будто по-прежнему не доверяют ему. Это забавляло детскую душу мудреца. Он улыбался. Его фарфоровая фигурка как бы говорила птицам: только сядет один из вас мне на плечо, как я тут же клацану зубами и вопьюсь ему в бок. Голуби в ответ давали знать, что понимают древнекитайский юмор, но и о человеческой природе не забывают. Такую игру затеяли с человеком любящие его птицы. Ван Вей улыбался и длинные лучи его улыбки заполняли матовое пространство у желтого изгиба реки. Включаясь в игру светотени, голуби раскачивались на этих лучах, радостным воркованием сообщая друг другу: нашу природу человеку не обмануть. Голуби знали, что человек понимает их язык. Он сейчас весь ушел в себя, он ушел в себя глубже, чем когда-либо, но в покое его плеча им виделся коварный призыв. А когда еще ярче, еще упруже стали лучи его улыбки, голуби увлеклись катаньем на этих лучах и не догадывались, что природа их все таки обманула, что они не почувствовали того, что должны были почувствовать диким нутром. Улыбка, которой изошел поэт, была последней — умер дедушка Ван Вей.

Война воров с фарцами

(Памятка начинающему бизнесмену)

Рэкетир подобен ласточке, своим щебетом возвещающей приход весны. Тень рэкетира, упавшая на ваш порог, свидетельствует: дела у вашей фирмы пошли. Каждый хочет, чтобы дела у фирмы пошли, хоть и предпочел бы другой знак возвещения об этом, чем появление кожаной кепки. Но они, успех и кожаная кепка — увы! — взаимосвязаны. Бизнес, которым нынче занимается гораздо больше людей, чем когда-либо это было на Руси, выдвинул на авансцену фактор под названием крыша. Крутые парни на Jeep'ах и с пистолетами «ТТ», выбрасываемые ими после дела, так часто мелькают на экранах и страницах печати, что успели стать мифическими и неправдоподобными, как Филипп Керкоров. А между тем, в действительности мало походя на свое литературное воплощение, тем не менее преступный класс давно занял в сегодняшнем обществе, а, стало быть, и в жизни простого человека гораздо больше места, чем он предполагает.

Так что имеет право наш подписчик обладать максимальными знаниями о том мире, с которым ему приходится сталкиваться рано, или поздно.

Советская действительность, где такие понятия, как честь, мужское слово, долг и т. д. стали литературные и устаревшими, создалась удобная среда, где преступники сумели узурпировать право быть наследниками благородного сословия. Так получилось, что, по крайней мере внешне, именно этот класс не воспользовался возможностью жить по принципу: получить удовольствие и избежать наказания, которую предоставляла сама эпоха легких нравов. Только преступный мир не отказался от бремени жить между честью и смертью.

Почти все мы в юношестве в той или иной степени подпадали под обаяние мира крестных отцов. Печальный факт притягательности их образа жизни кроется в ностальгии по благородным правилам: понятие слова (слово, если оно дано, за него надо отвечать), долга и принципов для этого мира — не только не пустые звуки, но малейший отход от них превращает человека этой среды в изгоя и пария и он теряет все, почти как дворянин XIX века. Более того, мир этот декларирует, что в основе его законов лежат христианские принципы, не смущаясь тем, что один из главных запретов: «не укради». (Жизнь за решеткой вообще во многом напоминает монастырский устав, а вор в законе дерзновенно называет себя: «Я — Человек» и кроме вора никто другой Человеком назван быть не может). «Блатной мир» пленяет молодежь, которая всегда отличалась максимализмом и жаждой подвижничества. Трудности и лишения, сопряженные с жизнью «черного мира», ее не пугают. Осознание того, сколь разнятся в этом мире декларируемое с действительным, приходит не сразу. Многим эти уроки достаются дорого: прозрение запаздывает и приходит когда мурмурти надэ (нет пути назад), как пел Радж Капур в фильме «Бродяга».