Прощальные гастроли - [9]

Щипалина. Теперь-то Лев Никитич на коне! Теперь-то все убедились!

Донцова. Кроме нашей милейшей Нины Владимировны, похоже.

Рудакова. Да уж, Нина в Москве только и делала, что о прошедшем печалилась, молодые воспоминания одолевали, столица навеяла.

Гаранина. Я не о себе печалилась, о нас обо всех. И о Льве Никитиче, заодно.

Щипалина. А о нем совершенно нечего! Он-то, слава Богу, теперь в полном порядке. И мы все тоже.

Гаранина. В порядке… Ведь эти гастроли в Москве, и рецензии, и обещанные звания — всего-навсего от начальства конфетка, что хорошо себя вели, не высовывались, не слишком о себе воображали… Так конфетка только аппетит перебивает. А Лев Никитич… что ж, еще разок погладили по головке, только-то. В порядке…

Рудакова. Как все, так и мы, что ты к Левушке цепляешься!

Щипалина(горячо). А он не как все! В смысле, большому кораблю — большое плавание. (Гараниной.) А вы — по головке погладили…

Рудакова. А хоть бы и так, и на том спасибо, по нынешним временам.

Проводник (принесла стаканы.) Вы бы хоть дверь-то прикрыли от чужих глаз… (Ушла.)

Донцова (Гараниной). Странно даже, знать Льва Никитича столько лет и так его не понимать… Я не хотела говорить, он запретил строго-настрого, да и пока все еще вилами по воде писано, но если уж на то пошло… Ему московский театр предложили.

Рудакова (ошарашена). Вот это да… новость, можно сказать!..

Щипалина (растерянно). А — мы?.. С нами что?!

Гаранина. Погоди приходить в отчаяние, Женя, рано.

Донцова. И не делайте вид, Нина Владимировна, что вы об этом слышите впервые, уж с кем, а свами он наверняка советовался.

Рудакова (возмущенно). За нашей спиной?! Хороша же ты, правдолюбица, нечего сказать!

Гаранина. Не мне решать, ему.

Щипалина (никак не придет в себя). А — мы?.. С нами что? Мы — зачем, вся наша жизнь?.. Зачем?!

Рудакова. Не умничай, Женя, тебе не идет.

Гаранина (про себя). Зачем… «Если бы знать, если бы знать»…

Рудакова. Не вам бы теперь об этом, Нина Владимировна!.. Нас с Женей, оказывается, очень даже просто — с глаз долой, из сердца вон?! А я-то, дура набитая, вам больше, чем самой себе верила!

Гаранина (Донцовой). Ты знаешь, отчего у него инфаркты были — один, второй?

Донцова. Третьего не будет, можете на меня положиться!

Гаранина. Оттого, что он за успехами на скорую руку, за удачей наспех того не замечал, что всю жизнь ломает себя сам. Что думает и верит в одно, говорит другое. Хочет одного, а делает — как велено, как все, твоя правда, Вера, в струю бы только попасть. В Москву собрался… Так ведь таких бойких там и своих хватает. Если хочешь, чтоб тебя с другими, да еще побойчее тебя не спутали, одного честолюбия мало.

Щипалина. Талант! А у него таланта — куры не клюют! Чего еще-то?!

Гаранина. А того хотя бы, чего нельзя закормить, оглушить одним успехом, аплодисментами, которым грош цена.

Рудакова. Совести, что ли? Так ведь и она, если по правде, поноет, поноет ночами и перестанет, за примерами далеко ходить не надо. Но сердце, его-то на кобыле не объедешь. (Помолчала.) Но чтоб он снами — так-то!..

Донцова. Вчера вернулся в гостиницу после разговора в министерстве — давление так подскочило, что я чуть Земцова не послала на вокзал билет сдавать!..

Гаранина. Земцовыми себя окружил, прихлебателями…

Донцова. Ему для себя ничего не нужно! Разве он это — для себя?! Уж кто-кто, а он такой бессребреник… Один костюм который год носит, на локтях, на коленях залоснился — стыдно на поклоны выходить. Зарплату не получит, пока не напомнишь… Нельзя работать с человеком, если не веришь ему, если не готов с ним в огонь и воду!

Рудакова. Где уж нам, одна ты — будь готов, всегда готов.

Щипалина. Я не верю, я не верю!..

Гаранина. Тем не менее, Женя.

Рудакова. Ну уж вы-то, Нина Владимировна, за себя можете быть спокойны — как тянул вас за собой всю жизнь, так и дальше будет тянуть. Это мы с Женей…

Гаранина. Боюсь, я у него одну только роль и играю — той самой ночной совести. А наутро…

Долгое молчание.

Рудакова. Та-ак… Хорошо, садом-огородом вовремя обзавелась, хоть что-то на плаву держит…

Щипалина. Не поверю, что мы с Верой ему стали в обузу! Нет, не смеет он с нами так!

Рудакова. Размечталась… Песок сыплется — она в Москву захотела! Да теперь тебе одно амплуа осталось — пугалом у меня на участке. Бессрочно, уж я-то тебя на пенсию не спишу. (Донцовой). Москва — твоя инициатива? Так ведь опять небось перемена репертуара, полная неизвестность. Тебе моего с Женькой примера мало? Это в нашей глубинке ты молодух до сих пор играешь, а столицу вокруг пальца не обведешь, там все твои тридцать восемь как на рентгене будут.

Донцова. Если вы надеетесь, что я унижусь и отвечу… (Вышла в коридор, встала у окна.)

В купе опять наступило молчание.

Щипалина. И — все?!.. Все?!..

Рудакова. Что все-то?

Щипалина. Жизнь!

Рудакова. Хватилась…

Проводник (выглянула из своего купе; Донцовой). Если чаю надумали, так титан я еще не раскочегарила.

Донцова. Нет, я так. Душно там. Вы бы кондиционер включили.

Проводник. А его включай, не включай… А если в туалет, так скоро Орел, я его запру.

Донцова. Спасибо. (Ушла в туалет.)

Рудакова (взяла гитару, напевает).