Прощальные гастроли - [11]

Донцова. Он никого, кроме вас, не любил, никогда.

Гаранина. Кабы не любил, зачем бы ему — ты?…

Донцова. Любит, я знаю. И Веру любил, и Женю, и меня вот теперь… Но вас — не так. И я его ни к Жене, ни к Вере не ревновала никогда, нисколько. А вот к вам…

Гаранина. Не городи чепухи.

Донцова. Чепуха. И все же.

Гаранина. Он раньше меня на фронт уезжал, меня в разведшколу направили, только осенью забросили в тыл… А он сразу — в июле. Пришел прощаться… (С трудом.) Пришел прощаться, папа с мамой взяли и ушли, на всю ночь… оставили нас одних. Раньше приду после двенадцати — крик, слезы, упреки, а тут сами ушли до утра. Затемнение, Москва темная, пустая, мы сидим в комнате, не видим друг друга, я ему сказала — я сама этого хочу, сама, я не отпущу тебя так, а он только руки мне целует, одни руки… И все! Все. А вернулся…

Донцова (неожиданно и искренне). Хотите я вам тоже руку поцелую?..(Взяла ее руку, поцеловала.) За все…

Гаранина (убрала поспешно руку). С ума сошла, что ты, зачем!..

Донцова. Не знаю. Нет я не ревную его к вам, это совсем другое. Просто обидно, что я никогда не буду для него тем, чем были вы. И так любить он тоже никогда не будет. Обидно.

Гаранина. Просто у нас с ним была еще и война.

Донцова. Не ревную. Завидую.

Гаранина. Странная ты девочка, Вика… И не знаешь, с какого конца тебя разматывать. Деловая, себе на уме, своего не упустишь, и на тебе — слезы на глазах…

Донцова. Мне надо, надо, чтоб вы верили, именно вы, что я люблю его!

Гаранина. Зачем тебе?

Донцова. Чтоб знали — я за него на все пойду! Я не отдам его вам. Ни этому даже вашему прошлому, воспоминаниям этим, от которых у него до сих пор сердце щемит…

Гаранина (долго смотрит на нее). Любишь?..

Донцова. В Москве я нашла знакомства, ходы, пошла в клинику с его кардиограммой. Знаете, что мне сказали?

Гаранина. Ну?..

Донцова. Что с таким сердцем — чудо, что он вообще еще жив. Что ему надо бросить все — работу, театр, нервотрепку. Полный покой, никаких волнений, одни положительные эмоции. Иначе они ничего не гарантируют.

Гаранина (помолчала). Хорошо. Я понимаю. Пусть сам решает.

Донцова. Я хочу его живого, слышите, живого!

Возвращается Рудакова.

Рудакова (Донцовой). У Жени чуть родимчик приключился от твоей новости. Худенькая, сухонькая, откуда в ней столько слез берется?.. Заперлась, никого не хочет видеть. (Пауза.) Выходит дело, конец нашей дружной шарашке? Одна шайка-лейка были, и вот — прости-прощай. (О бутылке.) Пожалуй, почну, едва ли будет другой случай выпить на брудершафт с самой «мадам». (Пытается откупорить бутылку.)

Донцова. У меня и другие клички есть, пообиднее. Кто их только придумывает?!

Рудакова. Родной коллектив.

Донцова. Осиное гнездо!

Рудакова. Какой есть.

Донцова. Нет, бежать, бежать!..

Голос диктора по радио: «Граждане пассажиры, скорый поезд Москва — Харьков прибывает на станцию Орел. Стоянка поезда пятнадцать минут. Повторяю, скорый поезд Москва — Харьков прибывает…» Проводник выходит из своего купе, запирает дверь туалета на ключ.

Проводник (проходя мимо, заглядывает в дверь). Орел, пятнадцать минут стоим.(О бутылке.) Еще в тот раз предупреждала — с перрона все как на ладони! В случае чего — вы мне премию из своего кармана, да?! (Ушла.)

Рудакова (ставит бутылку на сиденье). Ну вот, опять не слава Богу! Прямо медленная казнь какая-то!..

Поезд замедляет ход.

Рудакова. И яблок моих нет уж, хоть бы пожевали. Замечательные яблоки, в Москве по три рубля шли. (Спохватилась.) Вообще — «Симиренко». (Донцовой.) Тебе побольше яблок есть надо, от яблок цвет лица — столица обалдеет.

Донцова. Я, пожалуй, по перрону погуляю, духота тут — спасенья нет. (Уходит.)

Рудакова (ей вслед). Отстанешь — не надейся, палец о палец не ударим! (После молчания.) Ну и чего делать будем, Нина?.. Ты у нас за старшую, тебе и карты в руки.

Поезд остановился.

Гаранина (глядя в окно). Орел… Мы и здесь с ним работали…

Рудакова. Да уж как Счастливцев с Несчастливцем — из Керчи в Вологду, из Вологды в Керчь. Уедешь?

Гаранина. Куда?..

Рудакова. С ним-то? Я бы на твоем месте — куда глаза глядят, хоть на все четыре стороны. Позвал бы меня — не задумываясь!.. Не позовет. Зачем я ему? Плюнуть и растереть.

Гаранина. Устали мои белы ноженьки за ним вприпрыжку, Вера.

Отчаянный стук в дверь туалета.

Рудакова (вскочила на ноги.) Ну прямо как ребенок Женька! Я ее и отведи, я и выведи за ручку, ничего сама не может!.. (Идет к двери туалета, пытается ее отпереть.) Уж и дверь сама открыть не в состоянии!.. Заперли тебя, что ли?.. Ну да, станция… Теперь я хоть спокойна, никуда не денешься. Я сейчас, слышь, Женя? Только ты не психуй! (Зовет.) Проводник!.. Как же, дозовешься ее… а когда не надо, тут как тут! (Щипалиной.) Она сейчас вернется, ты потерпи. И не сходи с ума, я здесь, рядом. Разве Верка кого бросит в беде? Верке хоть кол на голове теши, а она ни с места. И ничего страшного. Я здесь, здесь.

В вагон возвращается проводник, в руке у нее телеграфный бланк.

Проводник (заглянула в купе, осторожно — Гараниной). Телеграмма вам, дежурный по станции по телефону принял…

Гаранина (удивилась). Мне?..

Проводник. Из Москвы.

Гаранина