Профессор Влад - [52]

В конце второго класса случилось чудо — учительница в воспитательных целях «прикрепила» Симочку к нему, двоечнику и хулигану, и с тех пор они возвращались из школы и делали уроки вместе — и он до сих пор помнит, как, замирая от обрушившегося на него счастья и не веря ему, смотрел из её окна на улицу, на то место, где он ещё недавно слонялся туда-сюда, переполняемый злостью и безнадёжностью, и где теперь не было никого, кроме старого тополя, единственного поверенного его тайных мучений. Тополь тот же самый, только окна опустились почти к самым ногам и Симочки уже нет, — а в зазеркаленные окна инофирмы камушками, пожалуй, не покидаешься. Пойдёмте?..

Сейчас. Мы с вами, Владимир Павлович, однокашники, мы ходили в одну школу — пусть и в разные эпохи, и у меня от этого особняка — и от этих окон — остались свои воспоминания, хоть и не столь романтические. Что?.. Конечно же, поделюсь, какой разговор.

В те дни, когда я ходила тут с ранцем за плечами, дом был уже полностью заброшен, неизвестно кому принадлежал, и в нём давно никто не жил — кроме неодушевлённых созданий, неизменно вызывавших во мне сладкое, сосущее под ложечкой чувство восторга и страха, которое я вскоре привыкла принимать по утрам вместо чашки кофе, чтобы как следует взбодриться перед новым учебным днём; эта потребность — взбодриться — и заставляла меня каждое утро проходить именно здесь, никуда не сворачивая, хотя существует куда более быстрый, близкий и безопасный путь к школе, что называется дворами — кстати, в одном из этих дворов несколько лет назад убили известного телеведущего (Влад уважительно и скорбно кивнул головой).

Итак, ежеутренне, с ранцем на спине и пакетом со «сменкой» в руке я шагала по этой вот самой улице — и, когда в поле моего зрения показывался особняк, не в пример нынешнему блёклый и ободранный, приступала к обычному своему ритуалу: намеренно отвернувшись, принималась старательно разглядывать не менее знакомые здания по другой стороне, спрашивая себя: хватит ли мне на сей раз силы воли, чтобы пройти мимо особняка и мимо вот этого тополя, не повернув головы? Но каждый раз, поравнявшись с деревом, не удерживалась и всё-таки поворачивала голову, чтобы взглянуть в окно, покрытое толстенным слоем пыли, и в миллионный раз увидеть в нём то, что видела каждый день: сидящую на подоконнике огромную, страшную, желтоволосую и безглазую — глаза у неё были выворочены наизнанку, — одетую в грязно-розовое платье мёртвую куклу.

— Куклу?.. Вот в этом самом окне? — недоверчиво спросил Влад у моего отражения; удивлённо взглянув на него, оно ответило:

— Да.

Профессор вдруг резко повернулся ко мне и долю секунды смотрел на меня странным взглядом. Затем он обнял меня — это было так неожиданно, что я, всё ещё погруженная в детские воспоминания, не сразу сообразила, что происходит, решив, что старик, растроганный моей исповедью, попросту хочет по-отечески меня утешить. Но следующий миг уже не допускал никаких разночтений. На несколько долгих секунд окружающий мир заполнил лёгкий древесный аромат лосьона для бритья, забавно переплетающийся с запахом молодых почек и коры.

Зубы у него, к счастью, оказались свои. Если, на беду, деревья наделены разумом, мелькнуло у меня в голове, то видавший виды тополь, к которому я теперь так плотно притиснута, полагает, наверное, что вернулась Симочка, которую Влад, судя по отточенности движений, не раз подобным образом ласкал под этим старым патриархом.

Мой первый поцелуй. Мой второй поцелуй. Мой третий поцелуй… Удивительно, но в этот миг я почему-то не испытывала никакого счастья — несмотря на то, что именно сейчас как никогда поняла, что профессор с его уникальным лицом — единственный, кого я когда-либо буду любить: мною владела, скорее, грусть — и ещё какое-то неясное чувство, что-то вроде тоскливого страха… Видимо, и сам профессор ощущал нечто похожее, — когда он, наконец, отстранился, я увидела, что губы его плотно сжаты, а взгляд сух и даже суров; ни слова не говоря, он двинулся вдоль тротуара, и я, не решаясь снова взять его под руку, робко последовала за ним. У ближайшего перекрёстка, так и не дойдя до моего дома, мы простились — официально и деловито, избегая глядеть друг другу в глаза.

Но как-то так вышло, что следующий вечер я провела уже в святая святых — в его спальне!.. Влад встретил меня по-домашнему, в уютно-махровом полосатом халате, в шлёпанцах с помпонами; тахта его, когда я вошла, оказалась зазывно расстеленной, что немного смутило меня; романтический натюрморт, расставленный на маленькой прикроватной тумбочке — хрустальная ладья, ломящаяся от груш, персиков, винограда в ассортименте, развесившего по массивным бортам где легкомысленные, а где и тяжёлые гроздья круглых или удлинённых, глянцевитых или матовых бобошек — освещался неуверенным пламенем трёх плоских круглых свечек, сонно плавающих в широком стеклянном сосуде с водой. Впрочем, скоро Влад задул и их — и в спальне воцарился абсолютный мрак. Как я ни старалась, мне не удавалось разглядеть даже собственных пальцев, — и после недолгого недоумения я, наконец, сообразила, в чём дело: видимо, профессор всё-таки немного стыдится своего хоть и моложавого, но уже увядающего тела и не хочет показываться мне на глаза. Ольге, помнится, подобные предосторожности не помогали.