Правила склонения личных местоимений - [45]

— Это хорошо, что знаешь, — продолжает Виктор Алексеевич. — Но я бы хотел, чтобы твои родители тоже были в курсе.

Конечно, думаю, они узнали как-то, что у нас с Наташей был секс. Конечно, теперь волнуются, как бы чего не вышло. Они же все, наверное, думают, что раз мне шестнадцать лет, то я дурак набитый.

— Они в курсе, — успокаиваю я Наташиного папу. — Не волнуйтесь, они все знают.

— Отлично, значит никаких проблем. Мы бы хотели с ними поговорить.

Этого я допустить никак не могу. Даже если бы очень хотел, ничего бы не вышло, Виктор Алексеевич, а врать вам мне жуть как не хочется. Я же проникся к вам каким-никаким, а уважением.

— Ну, — тяну я, — они вряд ли смогут встретиться. Но вы не волнуйтесь, — я делаю паузу. — Мы предохраняемся, если вы об этом беспокоитесь.

— Я очень рад, Рома, что вы предохраняетесь, — совершенно спокойно отвечает Наташин папа. — Но ты понимаешь, я бы не хотел никаких недомолвок и проблем по этому поводу. Так что я как взрослого мужчину прошу тебя дать нам возможность поговорить с твоими родителями.

Вот это его «как взрослого мужчину» совершенно выбивает меня из колеи. Не то чтобы я не считаю себя взрослым мужчиной, просто при всем желании не могу устроить встречу со своими родителями.

— Они не смогут, — отвечаю, опустив глаза.

— Почему? — настаивает Виктор Алексеевич.

— Отца я никогда не видел, — быстро тараторю, все еще глядя в пол. — А у мамы СПИД, она в больнице.

Вот до чего велико мое не желание врать Наташиному папе. Вот до чего довела меня эта долбаная любовь. Доставка с уведомлением. Получите, распишитесь. Вот вам моя дерьмовая жизнь. Вот вам мои секреты. Вот вам моя замечательная семейная идиллия.

Виктор Алексеевич застывает на месте. Он впивается в меня глазами и открывает рот. Мне кажется, что он сейчас быстро листает свой мозг как огромный справочник, в поисках подходящей фразы. Мне кажется, я своей правдой разрушил что-то в его представлении обо мне и о мире. Вот такая она, правда, от нее одни только неприятности. Мне даже как-то неудобно становится, что я поставил взрослого человека, да еще по совместительству отца девушки, в которую влюблен, в такое неловкое положение.

Виктор Алексеевич еще какое-то время молчит, потом, наконец, спрашивает:

— Как же так? А с тобой-то все в порядке? Вам кто-нибудь помогает?

— Со мной все в порядке, — отвечаю. — Не волнуйтесь. Может, мы уже закончим?

— Что закончим? — Виктор Алексеевич как будто снова выпадает из реальности.

— Разговор этот.

— Ладно, Ром, иди к Наташе, — он кивает и отпускает меня.

А я все думаю, к чему был этот порыв? К чему была опять эта правда? Какой в ней, к чертовой матери, толк!

Я возвращаюсь в комнату Мироновой и встаю, облокотившись о стену. Я смотрю на Наташу. Я очень пристально на нее смотрю. Ну как же ты так? Ну как же ты подставила? Хоть бы предупредила! И что за расклады, вообще! Ты что, милая, родителям, в самом деле, все-все рассказываешь? Господи, Рома, как же тебя угораздило! Как же ты встрял, парень! По полной программе встрял. И не думай теперь выбраться. Все пути для отступления, кажется, заминированы.

Миронова сидит на диване, голову опустила, на меня не смотрит.

— Ты бы хоть предупредила, Наташ! — говорю вполголоса.

— Извини меня, — начинает оправдываться она. — Я не хотела им говорить. Но мы были в больнице на обследовании, и, ты же понимаешь, что там ничего не скроешь. Ром, прости, что не предупредила. Я думала, вдруг, ты испугаешься и не захочешь ни с кем разговаривать, а они…

— Ладно, хватит! — я подхожу к Мироновой, присаживаюсь на пол, обнимаю ее и кладу голову ей на колени. — Ну, узнали и узнали. Мне по фигу. Наташ, я тебя люблю. Я тебя никому не отдам. Ты только с папой со своим поговори, объясни ему, чтобы не распространялся особенно… Вернее, чтобы вообще не распространялся о том, что я ему сказал.

— А что ты ему сказал?

— Правду.

— Какую правду? — Наташа, кажется, не совсем понимает, о чем речь.

— Обычную. О том, почему мои родители не смогут прийти и поговорить.

— Ты что, прямо все ему рассказал? — вот тут, мне кажется, Мироновой даже немного грустно становится, потому что всего-то я даже ей не рассказывал.

— Ну так, в двух словах.

И тут Наташа вдруг заливается слезами. Я, честно говоря, совершенно растерялся. Она кивает и сразу всхлипывает. И потом уже не остановить. Она все плачет и плачет, а я сижу напротив, как дурак, и не знаю, что делать. Ненавижу, когда так. Ненавижу, когда кто-то, кто мне дорог, плачет. А у меня всего-то два дорогих человека: Ксюшка и Наташа. С первой-то все понятно — пять лет, хлебом не корми, дай поплакать. А с этой-то что?

В общем, когда Миронова, наконец, успокаивается, к моему величайшему счастью, мы обедаем, а потом вместе идем забирать мою младшую сестренку из детского сада.

20

Я, честно говоря, очень переживаю, как пройдет знакомство Ксюшки и Наташи. Не то чтобы моя младшая сестра такая вредная и ревнивая, что не примет никого. Просто раньше я никого с ней не знакомил. И как-то все без предупреждения, без предварительной подготовки. Я, вообще-то, не сторонник таких внезапных встреч, но с Мироновой у меня все через задницу, все не так как обычно.