Привет, Нью-Йорк. Город мечтателей и беглецов. Город, дающий пристанище бродягам и сумасшедшим. Город возможностей и свободы. Я помню, как впервые оказался здесь, вдохнул грязный воздух с примесью жженого масла и мусора. Посмотрел вверх, где стремятся соединиться с небом дома. Тогда, восьмилетним пацаном, я поклялся себе, что вернусь сюда. Вернусь к тебе, Нью-Йорк, чтобы остаться с тобой навсегда. Потому что ты проникаешь в самое сердце. Врезаешься в душу жгутами гудящих улиц и строгими линиями кварталов. Ты, как вирус, распространяешься в каждую клетку тела, в каждый вдох. Кто однажды увидит тебя, уже не сможет жить без твоего гула, света, без твоих тротуаров и уличных торговцев. Ты заставляешь жить, Нью-Йорк. Я сдержал данное себе обещание, приехал в квадраты твоих лабиринтов, когда мне было восемнадцать. Многое менялось с тех пор. Только ты оставался неизменным. И уже год я живу только благодаря тебе.
Семь утра. Улицы гудят. Улицы наполнены жизнью. Почти каждый мой день начинается одинаково — с пробежки. Сегодня на мне, как обычно, белые кроссовки «Найк», спортивные штаны и серая толстовка с капюшоном. Я вставляю в уши наушники и бегу. Вниз по улице, вдоль обклеенных объявлениями и афишами кирпичных стен, магазинов, мимо пешеходов, спешащих к входу в подземку. Из круглосуточной лавки «Дели» доносится запах дешевой еды, специй и масла. Мусоровоз громко гудит, пробиваясь своим воем сквозь музыку в моих наушниках. На другой стороне улицы тарахтят отбойные молотки — там ремонтируют тротуар. Мужчина в строгом костюме, как всегда по будням, в одно и то же время, достает из газетного ящика свежий номер «Дейли Ньюз». Чернокожий старик Чарльз протирает витрину своей старенькой пекарни перед открытием — ежедневный ритуал, от которого он не отступал ни разу на моей памяти. Чарльз замечает мой взгляд и приветственно поднимает руку. Я отвечаю ему тем же и бегу дальше. Еще один постоянный обитатель района — нищий, который просит называть его Кеннеди, местный городской сумасшедший — сидит на тротуаре, облокотившись о стену между пиццерией и «Старбаксом». Опять, похоже, провел ночь на улице. Молодая стройная девушка в строгой юбке до колен и белой блузке ломает каблук прямо передо мной. Я налетаю на нее.
— Извините, — говорю, останавливаясь и вынимая наушники. — Вы в порядке?
Девушка жестко материться, проверяя испорченные туфли, потом замечает меня, тоже извиняется.
— Это я не вам. Паршивое начало дня!
Она снимает туфлю, расшатывает каблук и очень эмоционально простирает руки к небесам, словно прося компенсации. Я наблюдаю за ней несколько секунд, потом возвращаю себе музыку и бегу дальше. Добегаю до спортивной площадки с турниками, спрятанной между домами. Делаю зарядку, растяжку, подтягиваюсь. Стандартный комплекс утренних упражнений — и бегу назад. По дороге, уже около дома, покупаю кофе у продавца хотдогов. В «Старбаксе», конечно, вкуснее, но у старины Рона душевнее и дешевле. Он подает мне бумажный стаканчик с двумя салфетками. Его руки, почти такого же цвета, как кофе, от которого поднимается через маленькую дырочку в пластиковой крышке горячий дымок. Говорят, кофе Рон продает ужасный, но я привык к нему.
— Как оно, Нил? Как жизнь? — спрашивает Рон в своей обычной манере, растягивая слова и глотая окончания.
— Нормально, — отвечаю я.
— Пригласишь на новое шоу?
— Это не новое шоу, — улыбаюсь.
— Да все равно не пригласишь, засранец! — ворчит Рон.
Он ничего не знает о шоу, в которых я выступаю, и уж конечно, не следит за нью-йоркской афишей, но всегда спрашивает что-нибудь подобное, словно хочет немного поучаствовать в моей жизни.
— Хорошего дня, Рон! — говорю я на прощанье.
— И тебе тоже, красавчик! — отвечает он.
Каждый мой день похож на предыдущий. После пробежки я возвращаюсь в свою квартиру на последнем этаже, принимаю душ, выпиваю кофе, завтракаю и спешу в подземку, чтобы поезд домчал меня до большого кирпичного здания, которое занимает труппа нашего шоу. В девять тридцать начинаются репетиции и тренировки, а по четвергам, пятницам, субботам и воскресеньям мы даем выступления.
Труппа, в которой я занят, делает акробатические шоу, вроде тех, что показывают по всему миру филиалы Цирка дю Солей, с трюками, опасными петлями, танцами на канате и прочим. Наш театр называется «Феникс» и работает в Нью-Йорке уже давно. Над входом в кирпичное здание красуется яркая вывеска с огненными крыльями. Я попал сюда, когда приехал в город восемнадцатилетним беглецом в поисках своего пути. «Феникс» в лице директора и главного режиссера Грэма Донса с радостью принял меня под свое крыло. Очень скоро я вошел в основной состав и получил роль в главной постановке. Грэм, сам в прошлом акробат и гимнаст, основатель «Феникса», отличный руководитель и превосходный менеджер, хотя критики и богема порой ругают его за чрезмерное занудство и сложный характер. Но если бы Грэм не был таким, у «Феникса» не было бы шансов взлететь настолько высоко. В разгар сезона билетов практически не достать — все раскупается заранее. Несколько месяцев в году мы гастролируем по крупным площадкам страны, пару раз делали туры по Европе, но большую часть времени труппа «Феникса» базируется в Нью-Йорке. Бесконечная череда тренировок, репетиций, выступлений и оваций, — вот из чего, в основном, состоит наша жизнь. Еще из периодических разборов полетов и критики Грэма. Весь год расписан наперед. Двухнедельные каникулы выпадают пару раз: на Рождество и летом. Кому есть куда, как правило, разъезжаются, чтобы провести время с семьями, кто-то берет билеты на райские острова, кто-то остается здесь, в вечном шуме Нью-Йорка. Донс требовательный и строгий руководитель, но именно благодаря ему наша труппа имеет такой ошеломительный успех, а каждый из нас — отличные гонорары. Внушительный список правил, выполнение которых Грэм контролирует лично, обеспечивает дисциплину, безопасность и помогает не допустить сбоев. В «Фениксе» запрещены открытые конфликты, запрещены оскорбления и любовные отношения между артистами. Правила, конечно, нарушаются — без этого никуда в творческой среде, но как может, Грэм старается держать руку на пульсе. Пропуск тренировки или репетиции без причины более уважительной, чем смерть, может караться суровыми мерами вплоть до увольнения. В каждой постановке обязательно два состава, которые тренируются на равных. Второй состав в любую минуту должен быть готов заменить первый, если у кого-то из прим внезапно наступит предсмертное состояние. И конечно, самое пристальное внимание Грэм уделяет безопасности. Зрители могут ахать и визжать от страха, видя, как артист падает с верхней планки, но каждый в «Фениксе» уверен на сто процентов в крепости страховочных тросов. Никто не выступает в опасных номерах без страховки — это правило номер один.
